— Беги.

Гримаса Эми на секунду сменяется совершенно нормальным выражением лица, голова ее дергается, указывая куда-то вбок, я не успеваю понять, куда, но смотрю в ту сторону и вижу: Джон аккуратно и беззвучно сворачивает голову отвлекшемуся охраннику. Все заняты близнецами, симулирующими невиданной, ураганной силы приступ. А мы с Джоном никому не интересны, нас даже уничтожать неинтересно. Этим мы и пользуемся, отступая спиной. Мы проскальзываем в дверь, замаскированную под — кто бы мог подумать? — ложное окно с видом на покрытые травой поля. За фальшивыми заливными лугами нам открывается проход, узкий до чертиков, то и дело приходится протискиваться боком, лоб и затылок задевают стену, но мы пыхтим и лезем, пока Эмиль-Эмилия, жертвуя собой, изображают паническую атаку с визгом и корчами.

Когда наше исчезновение обнаружат, нас уже не будет на острове. Легкая моторная лодка с полным баком донесет нас куда угодно. Спасибо, изгрызенный контрабандистами, неприветливый остров. Спрятать не сумел, но спас.

Эмилия

Припадок стал для Кадоша полнейшей неожиданностью. А для меня стало неожиданностью его недоумение. Он думает, у нас нет повода бояться его до судорог? Ребиса удивляет, что наша психика повреждена? Что мы можем болеть эпилепсией или чем-то подобным? Он подозревает розыгрыш?

Подозрения верны, но лишь отчасти. Мы с братом ощутили приступ паники, едва отец появился на пороге. И сдерживались, пока Джон и Ян не предприняли попытку спасти нас или хотя бы коснуться, оказаться рядом. Джон, милый Джон… Надеется заслонить меня от злобы целого мира. Не выйдет, Джонни. Еще ни разу не выходило.

Зато мы можем заслонить наших парней. Прямо сейчас и заслонить, отвлечь внимание на себя, на пять, десять минут, пока охранники, цепные псы, но все-таки не спецназ, будут наблюдать зрелище, невиданное даже для них. И я начинаю дышать, захлебываясь воздухом, стараясь вызвать гипервентиляцию, надеясь, что брат поймет мой замысел, как понимал всегда. Через минуту Эмилевы легкие гонят в кровь кислород огромными порциями, мы горим изнутри, окружающий мир мутнеет и оплавляется, будто жженая кинопленка.

В себя мы приходим уже на яхте. Надеюсь, у парней хватило ума сбежать, этот остров создан для бегства, не зря дядюшка его выбрал, ой не зря. Знал ведь, хитрец, что Короля нам не дождаться, что вместо него придет Абба Амона и вернет нас в свой сад, адскую подделку под рай.

Где ты сейчас, дядюшка-а? Жив ли?

Хорошо, что нас не приковали наручниками к широкой, специально для нас, видать, деланной кровати. Хорошо, что над нами не склоняется врач со шприцом, хотя в крови еще гуляет лекарственное послевкусие. Пока нас пытались удержать, я насчитала не меньше трех уколов. Думаю, Эмилю досталось столько же, если не больше. Не многовато ли для одного тела, пусть и двойного? Мы проспали не меньше десяти часов. А нормальный человек от трех уколов успокоительного проспал бы сутки. Или двое. И встал бы с похмельем. Но с нами все нормально, если не считать того, что мы возвращаемся в клинику, за высокий забор и охранный периметр. Ни Ян, ни Джон никогда нас не найдут, а Ребис не выпустит. Да и сколько его, того никогда? Год? Месяц? Неделя? Наверняка растворитель для короля и королевы уже вызревает в капсуле от пола до потолка, в которой мы будем плавать, светясь, точно пузыри в лавовой лампе.

Я умываюсь, ощущая, как лицо солью течет сквозь пальцы — кровь из ссадин, пот и слезы. Рядом преувеличенно бодро фыркает Эмиль. Бояться больше нечего: самые страшные наши кошмары исполнились. Мы сделали для своего спасения все: своим безупречным, богоданным чутьем нашли самых сильных и безбашенных авантюристов, влюбили их в себя, постарались сколотить из них команду спасателей.