Брат обнимает меня, вытирает мне слезы, высмаркивает нос, как делал всю жизнь. Я знаю, он чувствует то же, что и я, но привычно делит одно чувство на двоих: ему напряжение, мне разрядка. Эмиль будет мучиться бессильной яростью за нас обоих.

— Мы в этом вместе, — шепчу я, гладя колючую щеку брата. — Теперь уж точно до конца.

— Надо выйти на палубу и посмотреть, не можем ли мы незаметно сигануть за борт, — ворчит Эмиль.

Таков он и есть, наилучший выход из положения — раствориться в море, а не в отцовских эликсирах. Отомстить Ребису тем, что ему не достанется ни капли золотого питья, ни крупицы философского камня. Фитиль уже догорел, и на спасение нет времени, а значит, пришло время мстить не на жизнь, а на смерть.

В коридоре раздается едва различимый звук — из тех, что чудятся в абсолютной тишине, когда слух обманывается, принимая ничто за нечто. Мы пересекаем каюту со всей скоростью, на какую способны, и открываем дверь бешеным рывком. За дверью стоит Он, один, без охраны и бронежилета: если наброситься, как недопески бросаются на взрослого самца, может, получится завалить?

— Ну что, дети, настрадались? — В его вопросе ни намека на угрозу, одна только отеческая ласка и понимание. — Лабрис рассказал мне о ваших фантазиях. Все в меня, все в меня…

— Лабрис?

— О фантазиях?

Вопросы вырываются одновременно: Эмиль, добрая душа, интересуется, что сталось с дядей, бедным неудачником Лабрисом, я, подлая эгоистка, интересуюсь лишь тем, что Ребис сотворит с нами.

Отец, не отвечая, проходит внутрь каюты, садится в кресло и негромко зовет стюарда. На этом пиратском корабле есть стюард? Оказывается, есть. Все честь-честью — набриолиненный малый в белом куцем пиджачке. И с подносом, на котором сервировано все, что мы любим на завтрак, от омлета с сосисками для Эмиля до тостов с лимонным курдом для меня. Это намек: я знаю о вас ВСЕ, даже что вы едите по утрам, ругаясь из-за лишних калорий и «неправильного» кофе. Словно в подтверждение, на столе появляется густой — про такой говорят: ложка стоит — эспрессо для Эмки и гора сливочной пены для меня.

— А майонез? — капризничает Эмиль, разглядывая свою тарелку, из которой холестерин только что не через край течет.

Кадош обменивается со мной изумленным взглядом, кивает стюарду: принесите! — и запоздало спрашивает разрешения:

— Позавтракаем вместе?

И снова знак: вы в моей власти, но сделаем вид, будто вы мои гости. Пока я не пытаюсь вас убить, вы не пытаетесь убить меня, почему бы не вести себя, как родные люди?

— Лабрис, — сухо напоминает Эмиль. — Что с ним?

— Да что с ним станется! — машет рукой Ребис. — Вернется к своим бумажкам и будет готовить очередной мятеж.

— Не первый раз пытается, — скорее утверждает, чем спрашивает брат.

— И даже не пятый, — посмеивается Кадош-старший, снисходительный и ироничный повелитель своей маленькой империи. — Давно пора братцу запомнить: мятеж не может кончиться удачей.

— В противном случае его зовут иначе? — осведомляюсь я и бросаю на брата быстрый взгляд. Только что его локоть незаметно коснулся моего бока. На нашем языке это значит РЫВОК!

В лицо Ребису летит порция горячего кофе.