Гены Кадошей покорят мир без единого ультиматума, без единого выстрела. Они сами и есть этот выстрел, этот ультиматум. Их носители в любом облике, будь то дикость Джона или изящество близнецов — олицетворение роскоши. Разница лишь в том, что неживая роскошь беспомощна и беззащитна: купи ее или укради, наиграйся и выбрось — но с Кадошами так поступить не получится. Изобретатель генетической бомбы предусмотрел стремление разрушить красоту, осквернить ее, низвести с пьедестала в грязь. Ребис изобрел антидот для разрушителей, ибо сам был разрушителем и знал, с чем борется. А может, не антидот это — наркотик.

Умение распознать слабость добычи, решившей, будто преследователь здесь она. Умение вогнать жало по самое основание, заложить, словно кладку — оса, основы для долгой, неразрывной связи. Умение завести, шаг за шагом, в свою реальность из той привычной, в которой ты живешь, и неплохо живешь, пока не наткнешься на такого вот Джона, Эмиля-Эмилию, Ребиса, колдовского андрогина.

Когда-то — в прошлой жизни — я и сам не знал, сколь далеко зайду, попавшись на крючок Эмилевой отчужденности, говорящей: соблазнившись мной, вы берете всю ответственность на себя. И не надейтесь на взаимность, это ваши дела, меня это не касается. Мне довольно было наткнуться на близнецов, с первого взгляда понявших: эта добыча ловится на холодную отстраненность — и я был пойман в ловушку, которой даже не замечал, пока все не свершилось. Так я бросил свою налаженную жизнь и пошел за Эмилем в его искривленную, извращенную, развращенную реальность.

Реальность Кадошей — она почти такая же, как та, что окружает нас, людей обреченной расы. Лишь оказавшись в их мире, понимаешь: здесь нормально все, что казалось ненормальным в покинутой действительности, и наоборот. Клан прекрасных, будто девичье видение, синеглазых блондинов раскрывает перед тобой свою неправильность, извращенность своей любви, ненависти, дружбы, заботы — постепенно, шаг за шагом. Их вселенная ужасает лишь поначалу. Вскоре она представляется тебе единственно правильной, а перевернутый мир становится лучшим из всех возможных.

Ты превращаешься в простушку Миранду, восклицающую: «Великолепен новый мир, в котором есть такие люди!» и судящую о мире по красоте его обитателей. Миранде простительно, она отроду не видала человеческого лица, не считая отцовского. Но ты, Ян, ты, взрослый, опытный, даже, можно сказать, прожженный ловелас!

Теперь-то я знаю, что стал одним из первых подопытных. И был пойман, потому что не сознавал ни себя, ни того, что на меня идет охота, — как не сознавали себя охотники, ведомые не то инстинктом, не то записанной в генах тягой. Знаю и то, что никакие предупреждения не спасут объект эксперимента, не заставят его держаться подальше от ребисовой породы. Скорее уж наоборот.

Есть у клана Кадошей всякие крючки-наживки, разные типы любовных ловушек: те, что маскируют порабощение добровольным согласием; те, что предпочитают полный контроль над всем и вся; те, что ищут сложных задач и сложной добычи; а еще те, которым просто нравится разрывать добычу на куски. Мое счастье, я попался не самому страшному типу, не воплощению Кадоша-старшего. Или Эмиль еще слишком молод, чтобы я мог знать, КОМУ попался? В кого он вырастет с годами: в копию собственного отца, в сухаря Лабриса, в довольного собой дьявола или в тоскующего по небу ангела? Одно пребудет неизменным: кем бы ни стал мой Эмиль, я не смогу его бросить.

Точно отравленное вино, любой из клана проклятых — или благословенных — Кадошей просачивается в душу, в разум малыми глотками, как будто сознание не справляется с принятием одержимости. И кажется, что ты хризалида, заключающая в себе дух, что дух этот покидает всех созревших для иной, высокой жизни.