— С той, в которой выросла «Жемчужина Лао-цзы»? А я, получается бедный вождь, который поплатился жизнью за одно прикосновение?

— Что за жемчужина Лао-цзы? — интересуется Эмиль.

Рассказываю. Бурно, художественно, как рыбак, помогаю себе руками, показывая размер перла, лишенного блеска, похожего на мокрую скомканную простыню и тем не менее стоящего сорок миллионов. Близнецы заинтересованно слушают, потом лезут в гугл, и мы голова к голове разглядываем фотографии.

— Выглядит, словно какой-то ожиревший орган, — морщится Эмилия. — Бедный вождь. Лучше бы он никогда не видел ту ужасную тварь со всем ее содержимым.

— Да, парнишку жалко, — кивает Эмиль. — Зато он остался в истории. Слабое, но утешение.

— Он мог бы отрезать себе руку, — предполагает Эмилия. — Хотя нет, вряд ли. Не успел бы.

— Да бросьте, чистой воды разводка для туристов! — машу рукой я. — У каждого камня есть история, что он проклят, убивает владельцев, куча русских князей, никогда не существовавших, из-за него застрелилось…

— Такие истории должны отпугивать покупателей, а не привлекать, — удивляется Эмиль. — Бизнесмены народ суеверный. Упадут акции на рынке — и все, только твою финансовую империю и видели. Зачем покупать себе беду?

Я готов согласиться, как все мы соглашаемся с утверждениями, ничего не значащими для нас, но натыкаюсь на лисью улыбку Эмилии: эй, чувак, что бы ты ни сказал, это будет ложью!

Она права: очарование роковой драгоценности не только и не столько в каратах и миллионной стоимости. И даже не в игре внутреннего пламени, которую лишь ювелир и может оценить по достоинству. Возможность сразиться со стихией зол, запечатанной внутри камня, с демоном, отнимавшим жизнь у добытчиков и владельцев чуда природы. Что-то помимо денег притягивает нас в чудесах, заставляя забывать: слова «чудо» и «чудовище» — однокоренные.

А близнецы уже вовсю спорят, что проще: никогда не видеть или видеть и проплыть мимо, не рискуя жизнью, не пытаясь отнять у моллюска-убийцы ненужное ему сокровище?

— Другое название тридакны — «ловушка смерти», но это все вранье, — доказывает брату Эмилия. — Тридакна не может так прищемить руку или ногу ныряльщику, чтобы невозможно было вытащить. Зато как они выигрышно смотрятся, прямо живые капканы! Можно пугать глупых гринго байками про гибель юных вождей, а самим резать бедных гигантов на монетки и сувениры.

— Хотел бы я там побывать, послушать их байки, — вырывается у Эмиля.

— А поехали! — предлагаю, нет, прошу я, неожиданно вдохновившись. — Найдем среди семи тысяч островов самый клевый, с тридакнами, юными вождями и аборигенами, готовыми пудрить мозги сутки напролет… И закайфуем недели на три!

— Мы их насмерть перепугаем, — замечает Эмилия. Она в сомнении. На ее месте любая другая женщина уже принялась бы выяснять, за чей счет поездка и в отеле какого класса мы будем жить. Однако у Эми есть причины для беспокойства посерьезней финансовых.

— А ты привыкла всем нравиться! — поддевает сестру Эмиль. — Забыла, каково это, когда от тебя шарахаются?

Мне никогда не привыкнуть к тому, как они говорят друг другу правду — совершенно безжалостно.

— Да, не хотелось бы, чтобы от меня разбегались с визгом, — хмурится Эми. Она не обижается, на внутренний голос не обижаются. Она решает проблему.

— Скорее уж сбегутся и начнут благословения просить. Азиаты воспринимают двутелых, четырехруких существ немного иначе, — встреваю я.