Достаточно представить близнецов в образе Шивы-Ардханари, представить, как они, прекрасные, многорукие, многоликие, сходят с самолета на землю Филиппин, а со стен храмов на них смотрят буддийские боги, разнообразно вооруженные и разнообразно украшенные, дивясь сходству.

— На Филиппинах же есть буддисты? — сам себя спрашиваю я.

— Кажется, есть. Там все есть — и католики, и мусульмане, и язычники, — кивает Эмиль. — А зачем тебе буддисты?

— Узнать количество, — поясняю. — Надо же знать, скольких вам придется благословить, прежде чем удастся дойти до пляжа.

— Благословить? Почему? — недоумевает Эмилия.

— Вы аватара Ардханари, — произношу я. Мне тоже хочется, чтобы близнецы понимали меня с одного слова. Или с двух.

— Это статус в фейсбуке, а не ответ! — хохочет Эмиль.

— Погугли, — ворчит Эми. — Все равно ничего не объяснит. Выпендрежник.

Андрогин, состоящий из Шивы и Парвати, нравится близнецам, как родной.

— Вот он, билатеральный гинандроморф, хоть в определитель ставь! — восхищается Эмилия.

— А передо мной делала вид, что и слов-то таких не знаешь, — укоряю я ее.

— Знаю, конечно, просто объяснять надоело… — пожимает плечами Эми.

— Что объяснять?

— Представь себе вероятность того, что генный материал распределится с такой четкостью: даже не половина тела, а одно тело из двух сросшихся получит только мужские клетки, а второе — только женские. Это как выиграть джек-пот в мировой лотерее, если не в трех сразу, — терпеливо излагает Эмилия, явно не в первый раз. — А ведь мы мужчина и женщина без примеси, уж поверь.

Пока сестра просвещает, брат смотрит мне в глаза так, словно пытается донести и одновременно скрыть какую-то тайну. Я не могу прочесть его послание, информации не хватает.

— Будь у нас мозаичный гинандроморфизм, было бы видно, — продолжает Эми. — Но у нас не гинандроморфизм.

— А что тогда? — жадно спрашиваю я. Не знаю, просыпается ли гончий журналистский инстинкт — или у меня свои планы на это знание?

— Какие коварные мыслишки бродят в твоем крошечном мозгу? — насмехается Эмилия. И сама же глядит на меня с дрянным любопытством, больше заинтересованная в содержимом моего черепа, чем во мне самом.

Она из тех женщин, кому подходят красивые, сильные, самостоятельные или продажные мужчины. Я подхожу. По всем статьям, вплоть до продажности. Но подхожу ли я Эмилю?

Близнецам кажется, будто я привязан к своей работе поводком не длиннее их собственного. Однако ради интервью с физиологическим феноменом я бы не дошел до сталкинга. И уж тем более не захотел бы танцевать с близнецами долгий марлезонский балет, утомительное па-де-труа. Мне бы хватило интервью с прилюдной ласточкой в кафе. К тому же нет у меня полезного медийного навыка: загораться интересом по щелчку начальства, по команде «фас». Кабы не мое умение отыграть интеллектуала на любой теме, да еще подарить читателю ощущение, что он такой же интеллектуал, если не круче, нипочем бы я в журналистике не удержался.

Однако ради возможности заполучить эту парочку я продержусь даже на раскаленной сковородке. И если получится, сделаю вид, будто мне понравилось.

Эмилия

Маленькие аккуратные вопросы сжимают круг, загоняют нас в угол. Любопытный сучонок Ян, всё-то тебе нужно знать. Зачем? Зачем тебе информация, когда хочется — тела? Или ты решил не удовольствоваться ни телом, ни двумя, а заполучить в придачу пару сердец?

Признаюсь: это лестно.