Мы облетаем тайфун, ища, где бы вонзиться в облачное тело урагана. Склубившийся в спираль грозовой фронт движется, похоже, к побережью, вот только к которому? Я не понимаю, куда ползет с черепашьей скоростью «наш» тайфун, то и дело меняя направление. Возникший над прогретыми солнцем водами, он упорно рвется к Тропику Рака — и это радует Джона. Он улыбается, но в Джоновом взгляде есть что-то острое, стальное.

Смерчевое облако видно издалека: из черной грозовой тучи спускается вращающаяся колонна. Словно щупальце, она то протягивается к поверхности воды, то втягивается обратно, молнии поджигают изнанку шквального ворота — и кажется, будто по морю шагает чудовище, горящее изнутри. Мы врезаемся в грозовой вал на полной скорости. Дрожь сотрясает самолет, но не сильнее, чем в воздушной яме. Однако чем дальше мы углубляемся в циклон, тем больше вид за стеклом напоминает работу автомойки: струи дождя заливают стекла, а меняющий направление ветер хлещет самолет, точно многохвостая плеть. Мне кажется, самолет не разваливается на части только потому, что у него не хватает времени как следует согнуться в одну сторону до того, как корпус перегибает в другую. «Сессна» только крупно трясется, как напуганное животное, как лошадь, которая вот-вот понесет.

В серой водяной кипени растворяются все наши планы и воспоминания, остается только настоящий момент, а следующего может и не быть. Тем временем самолет входит в зону конвергенции, где сдавленные, скомканные спиральным движением ветры рвутся к глазу циклона и не могут преодолеть границу вокруг него. Джон выслушивает треск разрядов, скрежет металла и гул ветра, сливающиеся во что-то вроде торжественного пения, внимательно, как врач — больного. Ну а я молча паникую, оглушенный все нарастающим хоралом бури.

И когда моя паника достигает пика, наступает внезапная тишина. Самолет словно переходит на планирующий полет. Это — глаз. Над ним на высоте десятков километров безмятежно плавают облака, мирные, будто перья из вспоротой подушки, пока внизу беснуется море, гребни волн величиной с дом мечутся во всех направлениях. Даже с большой высоты видно, как по ним стекают и тянутся следом потоки белой пены, точно шлейф невесты, выходящей за самого дьявола. Вокруг нас пульсируют отвесные стены колодца, кипящие облаками, подсвеченные блеском молний. «Сессна» выписывает восьмерки между ними, и при крене самолета я вижу, как нами, будто над сонным пляжем, проплывают перистые облака. Безмятежное око бога тайфунов взирает на взбаламученное море и ждущую невиданных бедствий землю, небрежно выбирая, что первым растерзать.

— Джон, — севшим, точно от многодневного молчания, голосом произношу я, — может, мы тут еще немножко полетаем, а?

— Полетаем, конечно, — отрывисто бросает Кадош-младший.

Я раньше и не думал, НАСКОЛЬКО Джон — Кадош, всё казалось: он другой, здравомыслящий и понятный. Он как мы. И вот я вижу перед собой маньяка, адреналинового наркомана, протащившего нас через ад — ради чего? Остается изумляться собственной покорности, почти гипнотической внушаемости… Стоп-стоп-стоп, а ты уверен, что тебя не гипнотизировали, Ян? Ты так и не научился сопротивляться Эмилю, мальчишке по сравнению с Джоном.

— Не трясись, — бросает Джон. — Я тебя не зомбировал.

Ага. И мысли мои ты тоже не читаешь.

— Зачем мы здесь? — пытаясь казаться невозмутимым, спрашиваю я. — Стоит выйти из циклона, нас сразу же засекут. Синоптики отслеживают тайфун, его видно на радарах.