Изменить размер шрифта - +
Эмиль так забавно боится: стоит, напряженный, точно струна, с лицом холодным, как у той самой Юки-дзёро-химэ, рубашечка на три пуговки расстегнута — весь ледяное презрение, светлая кожа и крепкие мышцы. В глазах преступного элемента загорается нехороший огонек. Но смотрит он не на Эмиля. Он косит в сторону — разговаривая с японцами, привыкаешь к их нежеланию смотреть в лицо, да и сам начинаешь опускать и отводить глаза, словно ребенок-аутист, боящийся слишком сильных ощущений от контакта. Однако я не упускаю случая проследить направление взгляда якудзы.

Цель его — наш отец. Великолепный позер, не то обедневший аристократ, не то высококлассный альфонс, охмуряющий залитую фальшивыми бриллиантами европейку. Впрочем, в дамочке все фальшивое — от белоснежных виниров до происхождения. Ставлю что хочешь, она зовет себя пышным именем через «де», «ла» или «фон», а на деле — беспородный смесок из бедной, а может, и нищей семьи. Породистых уродцев такие миксанты обходят, как стоячих, на одной только жажде выбиться и блистать. Здесь она случайно, подходящих кавалеров для нее нет, спортсменов и актеров она не жалует, предпочитает крепких бизнесменов, желательно легальных. Отец для нее — экзотический деликатес, опасный для пищеварения. Много не съешь, но отщипнуть-то с краешку можно?

Вопрос, зачем Ребису эта авантюристка, сразу получает ответ: низачем. Он стоит вполоборота к нам, но подчеркнуто не смотрит в нашу сторону. Напоминает, что он здесь и что он наш отец и господин. А вот почему японский мафиози пялится на Абба Амону, да еще с таким вожделением? Определенно это вожделение, крепко замешанное на чем угодно, кроме секса: на алчности, на зависти, даже на детском любопытстве — но не на похоти. Якудзе, похоже, не нравятся мужчины. Так отчего он исправно изображает соперника ёкодзуны и клеит Эмиля? Соперничество ради соперничества? Желание оскорбить того, кто достиг Олимпа, борьбой с недостойным противником? Сбор компромата?

Не придумывай, Эмилия, а думай, думай. Якудза включился в игру не против сумоиста, но против Ребиса. Ему нужен наш отец, по всем признакам заштатный антрепренер или сутенер, мелкая криминальная сошка. Сорит деньгами? Тут и сорить-то негде, чай не на Лазурном Берегу. Значит, не богач. Аристократ? Кадоши — род древний, и все равно сомнительный. Таких к королеве на чай не зовут и титулами не дарят. Вся сила и власть Кадошей — тайная. И якудза знает эти тайны, темные, гадкие тайны нашей ненормальной семейки. Откуда?

Ответ один — столь же безумный, как и посетившее меня наитие. Интуиция складывает кусочки пазла раньше, чем разум дает ответ, рожденный логикой. Идеальный английский, выученный в тюрьме, демонстративное презрение к японским священным коровам, гордость своим криминальным прошлым, непомерное честолюбие за напускной скромностью, стремление любой ценой подобраться поближе к Абба Амоне…

— Король! — обращаюсь я к якудзе. Тот не реагирует, нарочито, тренированно не реагирует. Как будто его уже пытались так подловить, и он готов к уловкам. — Король… — повторяю я уже мягче: — Не притворяйся, что не слышишь. Ты должен хотя бы удивиться.

— Думаешь, должен? — приподнимает бровь Король. Лицо его меняется, исчезает какая-то театральность, точно спадает маска анимешного злодея. Передо мной стоит совершенно другой человек, не злобный и мрачный, а насмешливый и снисходительный. — Ты в курсе, что говоришь по-французски? Я могу и не знать, что такое «Le Roi».

— Как ты нас нашел? — шепчет Эмиль, как будто мы трое — заговорщики. Четверо. Ёкодзуна замолкает и делает вид, что внезапно оглох, но я вижу по мельчайшим отголоскам чувств на широком узкоглазом лице: ему наконец-то ничего не понятно, и он заинтригован.

— Если рыба захочет, вода уступит, — отвечает якудза-завоеватель Европы, посмеиваясь над своим мнимым соперником, любителем народной мудрости.

Быстрый переход