— Эй, чувак! Или кто ты там?

Подошедший к нам близко, настолько близко, что мы узнаём гораздо больше, чем хотели бы знать об этом типе, жует жвачку. Мятную. Жует громко — эдакая пародия на японскую школьницу, широко разевает челюсти, демонстрируя моляры. И он обдолбан: зрачки почти затопили радужку глаз и не реагируют на яркое полуденное солнце. Поодаль свистит и хлопает группа таких веселых, здоровых, толерантных американских парней, с утра, а может, и с вечера насосавшихся в хлам и заявившихся сюда с целью погонять местное население. А тут мы! Это прямо праздник какой-то.

Заводила продолжает монолог, чавкая и брызгая слюной. Его слова — приглашение к танцу, одному из самых отвратительных и унизительных. Хотя с приглашенным, скорее всего, не случится ничего ужасного. Несколько минут твоего отвращения и чужого скотства, щипков и лапанья, сальностей на ухо и в голос, свиста и оскорблений — и ты свободен! Вернее, свободна, обычно вся эта радость выпадает женщинам и девушкам, совсем молодым, легко краснеющим и смущающимся. Тем, кого легко обидеть до слез и потом с упоением наблюдать, как жертва дрожит от бессильной ярости. Дополнительное удовольствие — унижение сопровождающих, трусоватых от природы или здраво рассудивших: с телочек от тисканья не убудет, не драться же за них, дурех, до крови. А тем паче до смерти.

Ничье достоинство не стоит смертельной старомодной галантности. Селфи с риском для жизни — почему бы нет? А защищать достоинство дамы… Ее достоинство, пусть сама и защищает. Хоть и не принято леди драться за собственную честь. Одно «но»: мы с сестрой отнюдь не леди. И помним одну полезную заповедь — из детства, когда нас обучали не то основам выживания, не то светскому этикету: «Неважно, напрашиваешься ли ты на драку. Важно, напрашивается ли на нее тот парень».

Можно, конечно, протанцевать весь танец от начала до конца: от наигранного возмущения жертвы до действий насильника, возрастающих по шкале унизительности, — и отреагировать в должное время. То есть когда нас возьмут в кольцо и примутся швырять из рук в руки, выясняя, хорошо ли киска умеет царапаться, когда ситуация будет не под нашим контролем, и вообще ни под чьим контролем. Поэтому наш выбор — не в пользу «нормального поведения жертвы». Мы с сестрой вскакиваем со скоростью, какой никто не ожидает от калек вроде нас. Удар прихваченным с песка кислородным баллоном (эта штука, часом, не взорвется? — мелькает запоздалая мысль) гарантирует американцу перелом его красивой челюсти и удушье от жвачки, залепившей трахею. Возможно, любвеобильный солдатик умрет.

Что ж, papa, раз ты притащил нас сюда, вытаскивай своих младшеньких из американо-японского дерьма. А мы постараемся, чтобы замес был погуще.

Глава 9. Орбита планеты Кадош

Ян

Сдаюсь, мне никогда не понять японцев, их разбойничьего кодекса чести, их кровавой логики, их морали, далекой от христианства, сколько его с синтоизмом ни сближай. Зато Кадош-старший прекрасно понимает Короля: тот, наконец, перестает играть в благородство и, дождавшись, когда близнецы уйдут на пляж с ёкодзуной, волочет Абба Амону в открытое море, на арендованную яхту. Ребис ничуть не удивлен, столкнувшись на верхней палубе со мной и с Джоном.

Мы гости Короля, а сам якудза хозяин положения. Ему совершенно незачем выполнять условия, поставленные нами когда-то: нам — помощь в деле разделения близнецов, Королю — личный алхимик. Кадош, отчего-то не взявший с собой ни одного охранника, может отправляться со своим похитителем на другой край света, ничего не сделав Эмилю-Эмилии напоследок, ни хорошего, ни плохого.