— Которую из матерей? — Вот лучшая форма вопроса. — Биологическую? Суррогатную? Духовную?

— Биологическую, — сухо отвечает Джон. — Женщину, которая меня родила.

— Ее выбирал не я, а мои родители, среди многих претенденток, — так же сухо сообщает Абба Амона. — После твоего рождения мы мирно расстались и вскоре забыли друг о друге.

— Конечно, — улыбается Джон той неприятной улыбкой, которая время от времени появляется на лице каждого из Кадошей. — Именно поэтому ты помогал ей всю жизнь. И допомогался до того, что она претендует на пост великого мастера Grande Loge féminine de France.

Французского я не знаю, но «гранд лёж феминин де Франс» и без перевода пойму. Великая женская ложа Франции — женское начало в масонстве. И почему мне казалось, что женщины для рода Кадошей не более чем инкубаторы? Мать Нигредо, выходит, могущественная масонша. Которой может быть даже неизвестно, что проделал с ее ребенком, рожденным без ее участия, второй родитель. Если это слово вообще применимо к представителям нашего рода.

— Думаю, она предложила тебе чашку чая и пожелала успехов в делах. А потом дала понять: это всё, что ты получишь, — фыркает Ребис. — Эта женщина не любит, когда в ее размеренную жизнь вмешивается провидение. Оттого и пытается управлять высшими силами.

— О да, — кивает Джон, — она попыталась отделаться светской беседой. Но я тоже дал ей понять кое-что: некоторые сведения о прошлом досточтимой мастерицы… — Тут на лице Кадоша-старшего появляется усмешка, как будто его сын сделал что-то, о чем сам Ребис давно мечтал. Что-то неуловимо оскорбительное. — …помешают ей сделать блистательную карьеру. Возможно, она таки сделает карьеру — долгую и трудную. Но не блистательную. — Джон сейчас устрашающе похож на Абба Амону.

«Долина когда-то была пустыней и вновь станет ей. Ну, а в промежутке, пока еще есть время, обстряпываешь свои делишки». Они с Джоном ставят друг другу подножки, думая, что это война между ними. На самом деле они на одной стороне: война у них со всем миром, с миром нормальных людей, имеющих корыстные цели, нелюбимые семьи, неинтересную работу. Но почему-то эти неидеальные существа живут и получают радость от жизни, от редких мгновений свободы и покоя. А мы, Кадоши, совершенные создания, выведенные для улучшения человеческой породы, веками не знаем ни покоя, ни свободы, ни радости. Либо бешеная тяга, опустошающая до донышка, либо бегство от нее на край света, на край сознания.

— И что тебе ответила эта женщина? — как бы между прочим спрашивает Ребис.

— Она ответила, что никогда не любила варить омаров живьем. Но это не значит, что она не ела омаров. Просто перед варкой она втыкала омару в голову нож. Прямо между глаз.

— Зачем ты вообще ее искал?! — вырывается у меня. — Жил без нее тридцать лет — и проживешь еще столько же, если сбавишь обороты в погоне за смертью.

Не сбавит. Кто-кто, а Джон со своей дамой пик никогда не перестанут играть в догонялки. И проигравшим в этой игре будет он, а меня заставить смотреть на то, как платит свой проигрыш.

— Зачем искал? — Джон дергает щекой — то ли ухмыльнуться пытается, то ли просто… нервный тик.