Значит, все-таки расаяна.

— А нельзя провести обряд после операции? — мягко интересуется Клаустра.

— Когда все зарубцуется и близнецов можно будет перемещать? — так же мягко переспрашивает Ребис. — К тому моменту они будут обречены. Нельзя пускать эту сторону лечения на самотек.

— Ты уверен, что все так плохо? — В голосе матери Джона сквозит сомнение.

— Я сам сделал все, чтобы так и было, — рубит Кадош. — Я настраивал их друг на друга двадцать лет. Они безнадежные, запутавшиеся наркоманы. Оторвать Эмиля и Эмилию друг от друга способно лишь перерождение.

— Боже, ну почему ты не послушал брата? — стонет Клаустра. — Он же старше тебя и умней!

— Я слушал отца. Тот был еще старше и еще умней, — бурчит Ребис.

— Фофлуфался. — Похоже, Клаустра вонзает зубы в сэндвич, заглушающий ее ироническую реплику.

Действительно, дослушался. Так что же, выходит, Кадош-старший не против того, чтобы нас вылечить? Но что тогда значит «перерождение»?

Глава 3. Адживика Кали-юги

Ян

Близнецы с того дня словно замерзшие. Не отогревает их ни летняя индийская жара, плавящая асфальт, ни горячие камни восточных бань, ни огненное карри. Они постоянно в своих мыслях. Эмиль становится похож на замерзшего Кая, давным-давно сложившего слово «вечность», а Эмилия — на спящую красавицу Кольера — щеки день ото дня теряют румянец, отросшие волосы путаются, метут по плечам, прозрачное отрешенное лицо вечно повернуто в профиль.

Что-то заставило их закрыться, затаиться, замолчать. Наши с Джоном привычные пикировки, гипотезы насчет планов Ребиса, мои журналистские утки с пылу с жару и Джоновы холодные насмешки ушли в прошлое. Мы только поглядываем на близнецов с тревогой да готовимся к новому, непредсказуемому витку событий.

За этой игрой в гляделки и в молчанку проходит неделя. Неделя, как мы поселились в доме Клаустры, в холодном и светлом дворце Снежной королевы, так не похожем на пестрые, полутемные жилища индусов. И семь недель с того момента, как в мою жизнь ворвались близнецы. За неполные два месяца Эмиль и Эмилия превратили мое гладкое, до мелочей рассчитанное существование в ад. В адов пиздец, я бы сказал. Я привык спокойно выслушивать фразы: «Джону не нужно убивать отца»; «Если повезет, Эми не сойдет с ума»; «Придется сделать другие документы, по которым они не Кадоши, чтобы можно было пожениться». Я не изумляюсь предложениям вроде «Нам надо под землю, там есть одно хорошее место» или «Близнецам пора перерождаться», услышанным походя, неведомо от кого. Впрочем, один голос точно был женский. Значит, мать Джона ищет место, где бы Эмилю-Эмилии переродиться.

Мне начало казаться, будто я готов ко всему. Будто заранее простил Джону возможное отцеубийство, близнецам — нынешний и будущий инцест, а заодно и отношение ко мне как к тягловой лошади, родившейся на свет, чтобы вытянуть Эмиля-Эмилию из кланового болота. Простил Лабрису и Ребису их фамильные мегаломанские заскоки. И даже молчунью Клаустру заранее простил. За все.

А зря.

— Вставай! — Джон срывает не столько одеяло с меня, сколько меня самого с кровати и тащит в душ. — Просыпайся, ты нужен. Срочно.

В полусне опорожнить мочевой пузырь, вымыть руки, напустить воды в раковину, окунуть в нее башку, так, чтобы уши залило, проснуться окончательно, за полминуты почистить зубы, бросить взгляд на дверь, чуть приоткрытую: побриться? Нет? Ну ладно.

— Что стряслось? — спрашиваю, вытирая голову полотенцем, по-солдатски быстро одеваясь, сразу в дорожное-походное, понимая: придется куда-то идти, вернее, бежать.