— Что стряслось? — спрашиваю, вытирая голову полотенцем, по-солдатски быстро одеваясь, сразу в дорожное-походное, понимая: придется куда-то идти, вернее, бежать.

— Близнецов в комнате нет.

— Пошли прогуляться?

— Клаустры тоже нет.

— Пошла прогуляться вместе с ними.

— Нет, не пошла. Она позавчера звонила куда-то, говорила на хинди, но я разобрал слово «вертолет».

— Вертолет? Если бы близнецы собрались полетать, они бы нас взяли…

— А Нэйтика не взяли бы.

— Кто такой Нэйтик?

— Слуга. Самый сильный из слуг. Может поднять двух человек разом.

— Та-а-ак…

Оказалось, пока мы с близнецами жили жизнью туристов, жевали глазами достопримечательности и набивали желудки местной снедью, Джон провел разведку на местности, узнал имена и должности слуг, натыкал жучков в каждой комнате и старательно прослушивал записи всего подряд: многочасового молчания, разговоров на неизвестном ему языке, пикировок Ребиса и Короля, Клаустры и Ребиса, Короля и Клаустры… Мы идем к машине — мощному джипу, не похожему на те паркетники, на которых ездит Клаустра. Кадош на ходу вытаскивает смартфон, вбивает что-то в поиск, что-то короткое, смотрит на череду линков, морщится, отбрасывает ссылку за ссылкой, пальцы у него соскальзывают, Джон чертыхается.

— Дай. Что тебе нужно-то?

— Адживика. Вот эту открой.

Мы садимся в машину, он за руль, я на пассажирское место.

— Адживика, от санскритского «аджива» — «образ жизни», — читаю я, — антибрахманистское религиозное течение. — Бросаю изумленный взгляд на Джона, тот машет: читай, мол, дальше. — Выделилось среди множества сект в середине первого тысячелетия до нашей эры и долгое время конкурировало с джайнизмом и буддизмом. Адживики ходили обнаженными, даже без набедренных повязок, облизывали руки после строго вегетарианской пищи и предавались аскезе на грани мазохизма…. Что за черт? Зачем нам какие-то доисторические мазохисты?

— Это вполне современные мазохисты. Вернее, садисты. Читай. — Джон, вырулив из ворот на дорогу, бросает на меня раздраженный взгляд, и я подчиняюсь — читаю дальше:

— Основная доктрина адживиков гласит: все в жизни предопределяется мировой необходимостью, нияти-вадой. Ибо все сущее подчиняется механистическим законам, заставляющим живые существа пребывать в сансаре и освобождаться через каждые восемь миллионов четыреста тысяч махакальп. Действия человека не имеют никакого значения для его будущей судьбы, что бы он ни совершал, величайшие благодеяния или злодеяния: Пакудха Каччаяна утверждал, что даже если кто-то раскроит кому-то мечом череп, то в результате не пострадает никто, ибо реально никто не может ни совершить, ни претерпеть никакого действия. Фатализм в адживике сочетался с интересом к природознанию и с увлечением предсказаниями. На юге, в Восточном Майсуре, адживика просуществовала до четырнадцатого века, пережив, таким образом, буддистов. Последние адживики ассимилировали многие черты махаяны: наставник Маккхали Госала обожествлялся как бодхисатва. Последнее его пророчество гласит о приходе божества о двух телах, которое ожидается в начале текущего тысячелетия… Что?!

— Они возродились, но не аскетами-мазохистами, какими были две с половиной тысячи лет назад. Все меняется со временем, — устало произносит Джон. — Выходит, они охотились на близнецов. А мать им помогала.

— Она же буддистка!

— Это Лабрис буддист и любитель умных женщин, особенно тех, кто разделяет его интерес к… к непроизносимой индусской херне! — Джон сплевывает из окна.