— Или ты объясняешь мне все, здесь и сейчас, или я иду и допрашиваю этих двоих! — рявкаю я.

— Два слова, Ян, — вздыхает Джон. — Ген. Редактор. Вот, собственно, и все объяснение.

— Генредактор?

— Ген-редактор. Ген, который редактирует твой организм еще до рождения. Были карие глаза — стали голубые. Были наследственные заболевания — стало крепкое здоровье. Исправление людей изнутри.

— Это то, что вывели Кадоши своей евгеникой? Их «главное сокровище»? Так почему они не орут о нем на весь свет? — У меня десятки, сотни вопросов. Но ответа на них я, видимо, не получу.

Джон трет лицо, сопит, отворачивается. Тянет время, засранец.

— Наверняка есть и побочные эффекты. Что эта штука исправляет? Как ее запустить и как отключить? Представляешь, что начнется, когда станут рождаться дети, отличные от родителей — с другими чертами лица, с другим цветом кожи, с другим набором генов? Желание передать свои гены потомству старше человечества. Ты уверен, что людей, изменивших весь механизм эволюции, не побьют камнями и не зарежут в собственных постелях?

Не уверен. Если бы я женился на женщине, уступив мамочкиному желанию увидеть внуков, а увиденное ей бы не понравилось… Наверняка моя жена пострадала бы первой. А потом и мне бы досталось от разочарованной новоиспеченной бабушки. Как объяснить, что усовершенствованные дети, чьи гены не совпадают с родительскими, прижиты от меня?

— Ну, Кадоши, ну вы и сволочи… — бормочу я.

— Вот видишь.

Эмилия

— Так мы, выходит, носим в себе какое-то гмар тиккун? — изумляется Эмиль.

— Не «какое-то», а самое настоящее, — кивает Джон. — Вам же читали «Талмуд эсэр сефирот»? В жизни не поверю, что кому-то из Кадошей не довелось зубрить его в детстве. Разве что мне.

— И когда же ты его вызубрил? — интересуюсь я.

— К сожалению, не вызубрил, а пролистал, но уже взрослым человеком. Был бы подростком — запомнил бы на всю жизнь, а тут забыл, выбросил из памяти. Это из-за меня мы бродим в потемках весь последний месяц. Помнил бы подробности — глядишь, давно бы дошло, чего добивается ваш Абба Амона. — Джон без колебаний принимает вину на себя, привычно уже, как самый старший, самый сильный.

Порой я чувствовала злость на своего брата-жениха, желание выбраться из-под мужской опеки. Грешила на свое нежелание подчиняться еще одному Кадошу с фамильной жаждой власти. Потом поняла: не хочу перекладывать всё на Джона. Хочу стать с ним вровень.

— Но мы-то знали основы каббалы, — упираюсь я, — а все равно ничего умного в голову не пришло. И про тиккун забыли, как и ты.

— Скромность мешала принять, что великое исправление начнется с нас, — усмехается Эмиль.

— Фамильная скромность Кадошей — это страшная сила, — смеется Ян.

— Страшнее, чем красота, — подхватывает Джон.

— Мы-то ждали, что с нас начнется Великое делание. И мы в нем будем алхимическими реагентами. В растворе.

Парни подкалывают нас, мы неплохо отбиваемся вдвоем, а Великое делание маячит на горизонте, словно невиданная песчаная буря, грозящая ободрать все живое до костей, а шар земной — до голого камня. Гмар тиккун представляется мне смертью всего сущего. Только так можно исправить ВСЕ ошибки мироздания — убивая без вины и жалости, без счета и справедливости. Целый космос безупречности.

Все уже решено, и решено не нами.