Джон и Эми готовы жертвовать собой и другими во имя величия Кадошей, спасителей человечества; мы с Эмилем готовы бежать на край света, дальше Йонагуни, чтобы спрятаться от всех, кто попытается впутать нас в торговлю уникальным семенем марки Рубедо. Джон с Эми готовы примкнуть к ненавистному им отцу ради великой цели, а мы готовы предоставить Ребиса его судьбе и пойти своим путем. Никто еще не знает, что наша решимость подвергнется испытанию совсем скоро. На следующий же день.
Наутро Джон — сам! как любящий и почтительный сын! — пригласил Кадоша-старшего пойти с нами в «утреннее кафе» — скромное и недорогое, где на прилавке лежат те же пури и наан, что и в доме Клаустры, в прозрачных стаканчиках, по-восточному, подают чай, в маленьких фарфоровых чашечках — кофе. Но торчать дома уже невмоготу, и мы с близнецами, стараясь не попадаться на глаза местным жителям, ходим в это кафе.
Конечно, пытаться быть незаметным, когда рядом шествуют Эмиль и Эмилия, все равно что быть незаметным, водя в поводу белого слона. Близнецы и есть наш белый слон — прекрасный, священный, неприкосновенный. И слишком дорогой, чтобы простой журналист и простой авантюрист могли себе позволить такую роскошь — живое божество.
Преследуемые детворой и взрослыми, онемевшими при виде аватары Ардханари (онемевшие индусы — на это стоит посмотреть), мы движемся по привычному маршруту. По дороге Джон и его отец мило язвят друг друга, а мы с близнецами идем сзади, чтобы остальным не пришлось пробиваться через свиту Эмиля-Эмилии. В квартале от дома посреди узкого тротуара стоят двое мужчин и разговаривают, бурно жестикулируя, не обращая внимания ни на что и ни на кого. Индусы — благодушный народ, на моей родине любителям побеседовать поперек прохода давным-давно вправили бы мозги. А здесь прохожие без единого слова обходят парочку, двигаясь цепочкой по краю тротуара. Ребис делает то же, что и все, когда рядом тормозит угрожающего вида машина — джип чероки на высоких колесах, задняя дверь распахивается перед Кадошем, перекрыв проход. В первую секунду никому и в голову не приходит, что это может быть похищение. И лишь когда один из болтунов хватает Ребиса за шкирку, точно кутенка, и швыряет в открытую дверь внедорожника, я понимаю, что происходит.
Стоявшие на тротуаре, двигаясь слаженно, почти как Эмиль и Эмилия, садятся в машину, джип трогается с места — сорваться на полной скорости не получится: окружавшая близнецов толпа из двух десятков зевак не дает этого сделать. И прежде чем внедорожник уезжает, мы все успеваем его заснять. У нас остается номер (скорее всего поддельный), марка машины (очень распространенная), лица похитителей (пешек, а то и наемников). А еще желание ни во что не вмешиваться, ждать, что полиция во всем разберется, когда мы к ней обратимся.
Зато Джон сразу куда-то делся. Мы и не поняли, что он пропал. И только когда по улице с ревом пронесся мотоцикл, за которым бежал и неистово ругался парень в шлеме, зато на седоке никакого шлема не было и ветер развевал белые волосы, издали казавшиеся седыми, мы поняли, куда исчез Джон.
Следующие часы были наполнены хлопотами. Близнецы немедленно разделились, в смысле, разделились функционально. Эми обзванивала полицию и родню, пересказывая подробности похищения, пересылала отснятые нами фотографии и ролики, снова звонила и снова пересылала. Эмиль заловил в свои сети плаксиво матерящегося байкера, выяснил у того стоимость пропажи и по второй линии беседовал с Лабрисом, добиваясь компенсации за верного железного коня. Я, убедившись, что с этими двумя все в порядке — и даже больше в порядке, чем со мной, у меня сердце до сих пор колотилось в горле, вынес кресла из кафе и заказал чаю, кофе и холодного ласси. Все мы старались не думать, что будет, если Ребиса нам не вернут, каждый по-своему.
Конечно, Клаустра найдет три, а если понадобится, то и четыре бригады хирургов, чтобы провести операцию, которую Ребис осуществил когда-то практически в одиночку. |