Однако на стоянку приходит не Эмиль, а Клаустра. Устраивается напротив меня, облокотившись на крыло припаркованной рядом тачки — тоже совершенно не женской, с высокой подвеской, на такой даже по местным дорогам ездить можно.

— Прокатимся? — небрежно спрашивает мать Джона. Подставившая собственного сына, чтобы иметь возможность одержать верх над мужем. — Нейтик!

Туг-душитель, слуга Кали Ма, является на зов так быстро, что нет сомнения: он следил за мной. В руках у Нейтика шлемы и куртки. Пока Клаустра натягивает ту, что поменьше, Нейтик, молча сверкая глазами, одевает меня. Как будто я сам не могу. Натянув куртку побольше — она садится, как влитая — я чувствую тяжесть и твердость металла в кармане. Видимо, боясь, что я стану расспрашивать или выдам его выражением лица, могучий индус бесцеремонно засовывает мою голову в шлем, словно орех в бутылку, крепит к рулю GPS и показывает: теперь езжай. И почему мною все командуют? Я что, похож на собаку?

Видимо, похож. Особенно когда плетусь следом за каждым из этой проклятой семейки, очарованный их безумием, их способностью быть собой, сгибаясь под бременем обстоятельств, но не ломаясь, никогда не ломаясь до конца.

Седлаю байк, кивнув себе за спину: ну что ж, давай прокатимся… И вот мы уже выезжаем с паркинга и мчимся, оставляя за собой след из летящей пыли, сверкая, точно комета в отраженном солнечном свете. Я не знаю, куда ехать, но здесь все дороги ведут либо в холмы, либо к реке Фалгу, вернее, к пересохшему руслу — многокилометровой песчаной проплешине, на которой, будто муравьи, копошатся почтительные сыновья своих родителей.

На мой европейский взгляд Фалгу ужасна, ею бы только буддийских принцев пытать. Высохшее русло — словно стройплощадка, а протекающий вдали небольшой ручей кажется длинной городской лужей.

— Останови! — кричит Клаустра, когда мы выезжаем на набережную.

Я глушу двигатель и упираюсь ногой в землю. Так и сижу, не делая попыток слезть или завести разговор. Клаустра соскальзывает с сиденья, кладет на него шлем, снимает пропотевшую по жаре куртку. Волосы липнут к вискам и к шее, капельки пота соскальзывают за ворот рубашки. Жаль, что Фалгу пересохла. Сейчас бы искупаться… Мы стоим, облокотившись на байк, и смотрим в пыльную дыру, которая на самом деле священная река. Набережная над пустырем и сходы, спускающиеся в песок, выглядят странно.

Я достаю зажигалку, собираясь закурить, Клаустра достает свои сигареты в изящном портсигаре, не то посеребренном, не то серебряном… Нет, это не сигареты. Это травка. Десять аккуратно, я бы сказал, профессионально скрученных косяков дожидаются своей очереди, будто пули в магазине.

— Поговорим? — Мать Джона предлагает мне беседу и покурку. — А то на вилле не продохнуть от этих двоих.

— От кого именно? — спрашиваю я, готовый рьяно защищать близнецов.

— От Лабриса и Джонова японца, конечно. Я детей не обижаю, — без слов понимает меня Клаустра. — Я не их отец.

А. Это другое дело. Я беру джойнт со скрученным кончиком и прикуриваю, кося глазом по сторонам: нет ли рядом полиции?

— Он им нужен не как отец, а как хирург.