Приходится выдирать себя из транса и возвращать в помещение, где у стены стоит прозрачный аквариум водоизмещением в тонну. Через его стенку виднеется что-то вроде разросшейся чайной медузы. На самом деле это клинитрон, сделанный на заказ, а в нем, обложенный подушками, полулежит гигантский тюлень. Даже для тюленя гигантский. И только приглядевшись, ты видишь крошечное кукольное личико, спрятанное в складках плоти, выпирающей снизу и сбоку, и розовые, младенческие пятки, выступающие из бугрящегося «хвоста» — сросшихся в единое целое ног. Человеческих ног.

Лежащий в клинитроне весит, наверное, килограмм шестьсот, а может, и больше. Его тело утратило очертания и плотность, растеклось и заполнило собой всю гигантскую, многоспальную «умную кровать». Откуда-то из недр этого тела торчат трубки, одна из которых, очевидно, мочеприемник. Этот человек не поднимался со своего ложа долго, очень долго. Возможно, десятилетиями. Но дело не в том, что он чудовищно, невообразимо толст. Кажется, он еще и чудовищно стар, хотя морщин на лице и на теле нет, кожа, растянутая пластами жира, не потеряла своей гладкости и уже никогда не потеряет. Однако белый пух на голове, редкий и легкий, как у птенцов — седые волосы, сухие настолько, что обламываются, не вырастая. Пигментные пятна покрывают «тюленя» сплошь, оставив нетронутыми лишь середину лица, пятки и ладони — они светятся розовым среди бурой, грубой кожи, больше похожей на шкуру.

«Тюлень» не пахнет ни потом, ни болезнью, ни страхом. Он не боится четверых визитеров, двое из которых покрыты кровью — и скорее всего кровью его охранников.

— Внук, — произносит «тюлень» голосом, похожим на голос электронной озвучки. Это она и есть: в шею толстяка вставлена трубка, а рядом с кадыком прикручена металлическая блямба, вросшая в кожу. — А ты шустрый. Быстро меня нашел.

Я жду, что на обращение «внук» откликнется Джон, но к «тюленю» подходит Ребис, опускается на колени и осторожно берет в руки маленькую пухлую кисть.

— Это не я. Это твой старший прапраправнук и моя жена шустрые. А я у тебя тормоз.

«Тюлень» начинает хихикать — и я почти с ужасом слышу кокетливые нотки.

— Не надо всех этих пра-пра-пра, мальчик, не надо. Чувствую себя старше, чем я есть. Давай, познакомь меня с остальными. Девочку твою я знаю, фотографию Джонни видел… Это кто там блюет позади всех?

Остается лишь стиснуть зубы и выйти вперед:

— Меня зовут Ян.

— Тезка Джонни! — радуется патриарх Кадошей. — А я их всех родил — в библейском смысле. Поэтому зови меня просто Адам.

— И Клару? — удивленно спрашиваю я.

— И ее, — кивает Адам. — Мы родня. Правда, очень дальняя. К сожалению, Кадоши недооценивали вливание свежей крови и много линий испортили, увлекшись. Да и сейчас большинство женится на своих. Во-первых, забавно взламывать человеческие табу. А во-вторых, чужие не могут нас понять и считают чудовищами. Ты считаешь меня чудовищем, Ян?

Я беспомощно хватаю ртом воздух, как будто мне дали под дых. Силища, несравнимая с силой Эмиля, опробованной когда-то на мне же, на моем бедном разуме, едва-едва не укладывает меня на пол ниц, словно перед алтарем. Я не могу ей противиться, мне хватает сил лишь на то, чтобы не блеять, подобно овце:

— Счтаю…

— Из-за моей внешности?

— Нт. Ты их рдил ткими… и вспитал…

— Ну да, — чуть заметно пожимает плечами Адам, по его рукам, груди, животу идет живая волна, будто цунами из плоти.