— Кто-нибудь остался? — переводит тему Джон. Кажется, он не хочет говорить о таинственных интересах якудзы.

Вакагасира качает головой, уголки губ у него чуть приподняты — доволен.

— Все помещения проверил?

Кивок.

— Здесь есть лаборатории?

Кивок.

— А операционные? — Джону не в новинку ни кровь, ни киднеппинг, ни подпольные операционные.

Вакагасира кивает.

— Видать, Лабрис задумал устроить в Гайе клинику, — задумчиво произносит Джон.

— Филиал той, что на Филиппинах? — спрашиваю я.

— Это на Филиппинах филиал, — отвечает Кадош-младший.

Значит, где-то есть и головные заведения. И не в Азии, а в Европе, под боком «гранд лёж феминин де Франс», где всем заправляет Клаустра. Почему же операцию близнецам и лабораторию Ребису собираются устраивать в заштатной Гайе, на окраине мира — по западным меркам? Наверное, потому, что здесь всё дешево: рабочая сила, опытные специалисты, редкие лекарства и продажные чиновники. Вдали от любопытных глаз можно годами проводить незаконные эксперименты на людях.

— Всего-то делов — приемный покой от крови отмыть… — бормочу я, озираясь.

Якудза созывает бойцов на инструктаж. Японский язык при разговоре с нижестоящим похож на лай. Подручный Короля, его штатный палач, облаивает подчиненных, то есть инструктирует. Выглядит забавно, словно японский боевик без перевода смотришь.

— За мной, — командует Кадош-младший, боец патриарха Адама. Не дает досмотреть, не зовет и не просит — приказывает.

Я следую за Джоном, дыша через рот, меня слегка мутит от запаха крови и сероводорода: тела уже унесли, но запах выпущенных потрохов висит в воздухе. Мы выходим во внутренний дворик, окруженный складскими помещениями, никому не нужными на берегу пересыхающей реки. Скоро, очень скоро их перестроят, возведут у священной Фалгу медицинский центр с самыми благими побуждениями — лечить местное население, изучать основы целительства. Индусы, конечно, не доверяют врачам-европейцам, но и им порой требуется медицинская помощь. К тем, кто готов ехать в «темную Азию» лечить «диких аборигенов», отношение уважительное, на грани поклонения: подвижники! ученые! служители Гигеи, Панацеи и Иасо! А что наркотики и люди здесь дешевы, коррупция высока, цены низки, как нигде, кадящие фимиам не вспоминают. Вот оно, идеальное прикрытие для проекта «Гмар тиккун» — клиника общего оздоровления. Хитер дядюшка Лабрис, ох, хитер…

Во дворе-колодце тихо, ветра нет, воздух застоявшийся. Откуда-то тянет мертвецким покоем. Формалин! Неужели в этом здании есть морг, а то и крематорий, где жгут трупы и хоронят без священных обрядов? Похоже, бойцы Короля не просто зачищают местную криминальную группировку, они ведут передел власти. Те, кто проворачивал свои делишки в этих ангарах, сами сгорят в топке крематория, их души, не оплаканные сыновьями в водах Фалгу, не пойдут на перерождение. Страшная кара.

— Джон, кто тебе Король? — Вопрос вырывается непроизвольно.

— Лучше спроси, кто я Королю, — усмехается Джон.

— И кто же?

— Не кто, а что. Я вещь Короля, — морщится гордый, как вся их семейка, Кадош-младший. — Я вещь, но за мою аренду отлично платят.

Я не решаюсь ни о чем расспрашивать — да и о чем тут спрашивать, когда все ясно? Такие, как Джон, всегда попадают в рабство, чтобы потом годами избавляться от своих хозяев, а после, десятилетиями — от раба в себе. И сочувствия не принимают, и помощи. Разве что пригласят выпить с собой да исповедуются беспамятному телу. Все события того дня сливаются для меня в нарезку из вспышек и кадров, мелькающих слишком быстро, чтобы я мог различить, что — или кто — прячется в темноте, сгорает на ослепительном свету, растворяется в тени и пропадает из поля зрения, когда мир оплавляется по краям.