– И от ответственногочиновника, заметьте!... Что же вы замолчали, молодой человек? Пора, кстати,представиться, меня зовут Анатолий Федорыч.

– Меня АлександрДмитрич.

– Да вы садитесь,садитесь, чайку погоняем... ну и что ж, что с трапезы, чаек он и после трапезычаек. Конфетки вот. Тут есть такой отец Пафнутий или Онуфрий, это неважно, этоон конфетки делает, они лучше столичных, тех еще, естественно, столичных, тойстолицы, которой больше нет.

– Однако почему же вы,коли о Боге так говорите, в Синоде работали?

– И заметьте – оченьнеплохо работал, я руководил религией, то есть ведал утверждениемосновополагающего столпа российской государственности. И я этим занималсячестно, увлеченно и со знанием Дела, заметьте. Увы, рухнул столпик. И не помоей вине, заметьте.

– А как же можно, неверя в Бога, утверждать веру?

– Очень даже можно, иуверяю вас, что, только будучи свободным от сего суеверия, и можно его по-настоящемувтемяшивать в головы простонародья, а также тех, чье сознание предрасположено кэтому, каковым является, например, ваше сознание. И крайне важно, чтобы всепрочие соблюдали видимое почтение к сему столпику. Такова уж природа российскойгосударственности, что без сего суеверия государство россиян теряетустойчивость и обречено на гибель, что мы и наблюдаем. И уж поверьте, как русакдо двадцать пятого колена я не за страх, а за совесть старался отодвинутькатастрофу, но любопытство русского человека впервые победило в нем всеостальное. И вот христианской России больше нет. И вам не одолеть варварскоголюбопытства, ныне торжествующего в русском человеке.

– О каком любопытстве вывсе толкуете?

– Судя по вашемусердитому лицу, вы думаете, что я оригинальничаю и в слова играю? Ничуть, япредельно серьезен. Так уж исторически сложилось, что никакой демократическойосновы, вообще склонности к демократии в русском человеке нет. Оннеорганизован, на государственные интересы ему плевать, он склонен к анархии,он типичный гребсеб, гребсеб – это греби к себе, он сам по себе не способен кобузданию своего разносного характера, он ленив. Единственное, что держало егов жестких рамках государственности, – страх перед Богом. Русский человек, какникакой другой, любит покой и ничегонеделание, а умерять свои потребностисообразно общественной необходимости он совершенно не желает. Поставьте сотнюрусаков всех сословий перед казной и дайте им волю, так они бросятсярастаскивать ее и передерутся меж собой, и менее всего будут думать, что себяэтим губят. Где-то и кем-то сочинена байка, что русский человек не может житьпод чужеземной пятой. Но это вранье, с такими-то задатками, кои я только чтоперечислил и отрицать которые бессмысленно, он будет жить под кем угодно, еслиего в узде будут держать и подкармливать слегка. Впрочем, последнее необязательно. Вот она, пята чужеземной идеи, над нами и вот наше варварскоелюбопытство, вот оно, готово принять ее гнет. Да-да, любопытство, что ж еще,это ж любопытно грабить, все вообще делать вопреки заповедям, разгуляться –что-де из этого выйдет? Все народы любопытство сие удовлетворяли постепенно, втечение столетий, а мы, нелюбопытные, все это время спали под Божьим, таксказать, покровом. И вот сейчас враз вдруг проснувшееся любопытство социальноерешили удовлетворить – "что-ка из энтого выйдет?"

Морщась от раздумий,поручик сказал:

– Но могла ли простоидея Бога без самого Бога – просто идея, нечто, фу! – тысячу лет объединятьрусских людей в мощнейшее государство?

– Оставьте! Какое таммощнейшее, видимость одна, – последовал тот же величавый жест рукой, – а идея,молодой человек, это не фу!

– Идея Бога без Бога это– фу!

– Нет, невозможностьвоплощения идеи никогда не мешала ее возникновению. И здесь дело уже не вгосударственности, это потом. Вот вам другая идея, опять же – идея коллегимоего, кстати, саном облеченного, Царство ему Небесное! – идея Бога сугубоиндивидуальна.