– Не был. Я вообще-то нелюблю кладбища, да и навидался я трупов.

– На кладбище неттрупов, на кладбище кресты да холмики.

– Да это я так, про текладбища, – поручик мрачно глядел на Олю-маленькую, – где без надписей накрестах "здесь покоится такой-то", а там... идешь в атаку и видишь,лежит-покоится Петька Буянов с разваленным животом и еще другие.

– Мир праху их и ЦарствоНебесное душам их, Александр Дмитрич, что ж еще сказать. А надписей на нашемкладбище никаких нет. Отец Спиридон говорит, что место захоронения христианинаозначается лишь крестом, больше ничего не нужно, вон там как раз отец Агафангелна кладбище, идите гляньте.

Маленькое кладбище былоаккуратным и тихим. К тишине монастыря здесь словно добавлялась своя, особеннаятишина, поглощавшая последние остатки душевных движений, связанных с внешнейсуетой. Здесь все внешнее просто уже не воспринималось, его вообще не было. Привзгляде же на отца Агафангела внешнее сразу вспоминалось: он был огромен,красен лицом и с черными мешками под буйными, беспокойными глазами, про такогоговорят: "наверняка пьяница".

– Увы, пил горькую. Дакак еще пил, – подтвердил с унылым вздохом монах, кланяясь Дронову, – и печатьонова на лице ношу.

– Да что это вы, –смутился поручик, – я и не подумал ничего.

– Подумали, вижу –подумали, и не ошиблись. И так меня, батюшка, зеленый змий обволок уже, чтопросто пропадал. А ведь я в иерейском сане. Вспомнить страшно, литургию ведь,прости Господи, служил на ногах еле стоя, – монах с тем же вздохомперекрестился. – И вот приходит однажды ко мне после очередной похмельнойлитургии старец Спиридон да и говорит: "Пойдем-ка, брат Агафангел,монастырь строить". "Да какой же, – говорю, – я Агафангел, Михаиля". А он и говорит: "Никакой ты не Михаил, а Агафангел". Вдов ябыл, деток Господь давно прибрал, пошел я за ним, с тех пор вот лицезрю всюмерзость окаянства своего и ужасаюсь. Страшно мне, батюшка, не представите как.

– Чего ж страшного тут?– поручик вспомнил свои слова, недавно сказанные Оле-маленькой.

– За себя страшно,батюшка, а здесь-то за себя еще страшнее, чем там, за стеной этой. Здесь всюбездну падения моего вижу, и вижу, что сил никаких нет из бездны выбраться,одна надежа на молитвы отца Спиридона. Иногда так подступит... ох, прямотчаяние находит, и вдруг отпустит – знать, молитва отца Спиридона дошла, –Агафангел поднял голову вверх и перекрестился. – Гляжу вот на кресты и о томдумаю, что и я скоро под таким же крестом лягу.

– А вы знаете, кто гдележит?

– А как же, всего-топять десятков покойничков, чего ж тут. Вот, под этим вот крестиком лежит рабБожий схимонах Иоанн, из артистов.

– Из артистов?

– Да, знаменит был,мирское имя вот забыл, но – знамени-ит! А вот и вспомнил – Саул Суховеев, такего прозывали.

– Суховеев?! Здесь?!

– А чего вы изумляетесь?

– Да как же... А мы ещедумали, куда пропал. Вообще-то все подумали, что где-нибудь утонул пьяный.

– Отец Спиридон к немупервому пришел, меня – окаянного – не считая. Первым он и преставился. Прямо спостели пьяненького его отец Спиридон поднял. А тот прямо и заплакал вдруг:"Пропадаю, говорит, отец". Спьяну оно, бывает, нападает такое,всплакнуть вдруг хочется. Я еще подумал, грешным делом, – и куда его такого? Идаже удовольствие чувствовал, что вот человека вижу, что ниже меня пал.

А отец Спиридон и говорит:да, говорит, не пропадаешь, а совсем пропал, для этого мира пропал – длягорнего мира найтись должен. А он, артистик-то, собачонкой побежал за отцомСпиридоном и даже такие слова шептал: "Спаси меня, святой отец". Аведь вся Россия знала его, легенды какие про него ходили, какие кутежи, какиескандалы.