– Перестань, Василий, –тихо и серьезно сказал князь.

– Погоня была? – спросилпоручик.

Загряжский кивнул.

– Да уж можно себепредставить, такой мост потерять, – сказал полковник.

Безобразов почесал заухом и сказал со вздохом:

– Вообще-то когда сквозьдеревню рвались, я думал – все... ну в монастыре-то точно они должны быть! А мыж прямо на него скакали, больше некуда. И вдруг как обрезало, вся орава их накраю поляны осталась. Вот уж чудо так чудо.

– Теперь и про вас будутклясться и божиться что в Глубь-трясине утонули.

– Да они ж и сейчаснебось толпятся там, – воскликнул Безобразов. – Со стены можно глянуть?

– Ну а чего ж нельзя? –удивился полковник.

– А те не увидят?

Тут все окружающиерасхохотались – столько было на его лице детского удивления и даже страха – неза себя страха, ибо вряд ли этот человек знал такой страх, а страха передгромадой зримого чуда. Улыбнулся и сам Безобразов и весело воскликнул:

– Ну тогда все пошли.

И все, кто был рядом,заспешили к лестнице, впереди всех Оля-маленькая. Все в деревне пребывало вдвижении, а на краю поляны стояла громадная гомонящая толпа, таращилась намонастырь, орала и страстно жестикулировала Все поднявшиеся на стену молчасозерцали эту картину. Жутко, в общем, было смотреть на это страшное орущее,слепое войско. Страшно, когда на тебя смотрят несумасшедшими глазами и невидят, ибо так быть не может. И вот так было.

Князь Загряжский стоял впередивсех у самого края стены, носки его сапог даже выступали за нее. Такполучилось, что все стояли чуть сзади него, лица его никому не было видно, ночерез какое-то время почему-то все стоявшие обратили свои взгляды на него. А онвсе стоял и смотрел, и смотрел, а все, кто сзади, – смотрели на него, и состороны могло показаться даже, что они ждут от него какого-то важного решения.Наверное, так смотрели солдаты на Суворова, когда он стоял на возвышении ивглядывался в неприятеля, оценивая его маневр. Но, конечно же, так толькоказалось. Ни Дронов, ни полковник, ни обе Оли, ни другие ничего не ждали отнего. Да и чего тут можно ждать, просто притянула к себе чем-то их взглядыфигура князя, чем-то необъяснимым, но ощутимым и сильным. А он и не чувствовал,наверное, их взглядов и что-то свое переживал. И вдруг среди тишины на стенепослышался всхлип, а затем раздался надрывный крик Оли-маленькой:

– Почему?! За что они нанас так, а?!

Выкрикнув, она закрыларезким движением лицо ладонями и, опустив голову, бросилась было бежать так, нопопала в объятия Оли-большой. И зарыдала на ее груди.

Среди тишины и плачаполковник спросил:

– Князь, вы остаетесь снами?

Загряжский отрицательномотнул головой и затем медленно повернулся ко всем. Глядя полковнику в глаза,сказал:

– Нет, Иван Семеныч, неостанусь. Полк на мне. Там ждут меня. Каждому свой путь. Если б со мной как свами случилось, то остался бы.

– Я думаю, за то, что сомной вот так случилось, я еще отвечу. И уж скорей бы. Нет, князь, молчите!..Есть мне за что отвечать! В гибели полка я виноват, какой я, к черту,полковник!

– Иван Семеныч!..

– Я знаю, что говорю,князь.

– Ваш полк геройскидрался. И двенадцатый тоже. Уборевичу досталось, и весьма. Я думаю, полковоколо пяти от одних нас с вами он недосчитался. Но их так много. Будто всяРоссия навалилась.

– Да, – вдруг громкопрошептал поэт, горя глазами, – да, навалилась... – и скрежещущим полушепотомстал декламировать:

Разделилась неделимая,единая,

Развалилась на смердящиеосколки,

Навалилась, погребла,неумолимая.