У дубовой двери стоялвсе тот же угрюмо-задумчивый солдат в той же позе. Проходя мимо, Груня бросилаему:

– Стой как поставили,чего разнюнился-то! – и пошла, не оборачиваясь.

Солдат удивленно глянулвслед Груне, вздохнул – чего на бабу внимание обращать? – и продолжил своидумы.

Одолевали думы и Груню,медленно шла она домой. И ничего теперь не замечала вокруг, целиком погруженнаяв себя. Бурлило, варилось, булькало неведомое ранее, жгли огневые, чародейскиеслова бревногубого Рогова. Расхрабрившееся новое, удесятеренно усилившись,орало уже, наседало на Грунино "я" и примеривалось, как бы половчееполностью его оседлать.

"Внемли же, чтотебе говорят! – гремело оно во весь голос. – И иди к ним, там настоящая жизнь.Сейчас же ты прозябаешь. Вот оно, настало и полетело время твое, не упусти его,только с ним ты начнешь жить, и эта жизнь даст такое упоение твоей душе, окотором словами не скажешь. Ты на вершине революционного гребня, который нависнад ветхим миром и непременно его сомнет! Ты летишь в революционном вихре, иощущение полета в его могучих струях не дано описать человеческому языку, этовыше всего. Вперед же и никаких сомнений!.."

Никогда не занимавшаясякропотливой работой мысли, Груня не могла слышать всей четкости призывовразбушевавшегося нового, но силу зова его она чувствовала и суть выкриков егопоняла. Она остановилась, и взгляд ее вдруг стал совсем по-иному задумчив, онаприслушивалась к тому старому в себе, что вело ее в жизни до сих пор. И едварасслышала все то же, давно знакомое: что она – девица, что предназначение ееБогом определено – хранение домашнего очага и рождение и воспитание детей, чтоне женское дело ввязываться в кровавую бойню. Богу противную, которую силы злазатеяли и куда ее, Груню, втягивают. Происходит страшное, безумное,богопротивное дело. Не иди против Бога!..

"Да что тебе Бог! –вопил, заглушал бесновавшийся новый плод. – Коли Бог против обновления,дарующего полнокровную жизнь, наслаждение счастьем действия, так отринь этогоБога!.."

Что-то заговорило вответ старое уложение, возражая этому надсадному крику, но Груня не сталаслушать, она тряхнула головой и быстро пошла домой. В своей комнате она, незажигая света, села на кровать и, сложив руки на коленях, долго просидела так,воззрившись в темноту. Затем зажгла свечку, подошла к висевшей отдельно иконеНерукотворного Спаса (материн подарок) и осветила Его лик. Икона была выписанавеликолепно: царственный и вместе с тем скорбно-всепонимающий взгляд Христа былодновременно и отрешенным и жгуче-проникновенным. Лишенные страстности, добрыеи взыскущие глаза Его как бы говорили-взывали: "Ну, что же ты, человек,одумайся, есть еще время, Я тебе его дал и Я жду тебя, и вот Мое Царство –твое! И коль пришел ты ко Мне, отложи попечение житейское, взгляни в Мои глазаи подумай о вечности, от которой не уйти тебе, сколько бы ты ни бился рыбой облед, – и здесь все отобьешь и вечность потеряешь в суете сует. И не упоениеждет тебя, а одно лишь томление духа. Искать сокровище, где одна ржа и воры, –это из блевотины ключи вытаскивать от врат в вечную погибель..."

– Ишь, как грозносмотрит, – прошептала Груня. Она всегда чувствовала благоговейный трепет, когдавсматривалась в глаза Спасителя.

"Грозно-то грозно,а хоть даже и плюнуть – ничего не будет!" – неожиданно раздалось вдруг издалекой глубины ее сознания. Вздрогнула Груня от такой шальной мысли яростногонового. Но и только. Вот, оказывается, какие мысли могут возникнуть передсвятым ликом. Еще утром был немыслим даже отдаленный намек на такое. На ликглядя, Груня ни мгновения не сомневалась, что Тот, Чьи глаза на нее такпарализующе-печально смотрят, есть на самом деле и действительно сейчас смотритна нее.