– Наверное, – тот пожалплечами. – А кто это?

– Так... Эй! Чо вы слопатами! Сами зароют, поехали...

Заглянула она тогда и вЗагряжское, хотя и чувствовала, что никого и ничего она там не найдет, – ужнаверняка на Дону где-нибудь. Она почему-то уверена была, что рано или поздногде-нибудь встретит его, и рвалась во все места, где он мог быть, по еепредчувствию. После падения дома на Никитской она сразу ринулась к особнякуЗагряжских. Старый князь и все семейство пришли в трепет неописуемый, когдаГруня заявилась к ним со своими орлами. Не исключая и Агаркова, который удивленбыл, пожалуй, больше всех, хотя и объявлял всегда, что он давно уже ничему неудивляющийся наблюдатель жизни и что только одно его может смутить: если вдругШаляпин петь перестанет.

– Где Иван Григорьич? –грозно спросила Груня, обводя всех пристальным взглядом.

Ответил Агарков:

– Так ведь, Грунюшка,тебе, поди, лучше это знать. С вашими небось дерется.

Груня подошла к Агарковуи, задумчиво оглядев его, сказала:

– Вот вы, АндрейАнаньич, и найдете его.

– Как это? – растерянно,но с некоторыми дольками сердитости спросил Агарков.

– Да так это! Думаю, вызнаете, где он может быть. А все остальные здесь останутся заложниками. Кзавтрашним восьми утра не приведете его – заложников расстреляю.

– Как?! Шутишь, Груня?

– Шутки кончились,Андрей Ананьич. Это вы все в шутки играли.

– Но... ты не сделаешьэтого, Груня.

– Еще как сделаю, АндрейАнаньич. Вот так сделаю, – она выдернула из кобуры револьвер и выстрелила вбольшую семейную фотографию на стене.

Все ахнули, вскрикнули,Агарков просто окаменел, Грунин револьвер едва уха его не касался. А МарьяАнтоновна после вскрика и оцепенения бросилась к фотографии: лица молодогокнязя, еще мальчика, не было – разворотило пулей, между серьезными родителямисидело в матроске нечто безголовое, от дыры с черными краями ломаными молниямиразбегались трещины в стекле.

Забыв про все, МарьяАнтоновна кинулась к Груне:

– Ты... дрянь!..чернавка!..

В полушаге отнаправленного на нее ствола револьвера остановилась, замерла. Ухмыляющиеся губыТруни проговорили:

– Завтра в восемьноль-одна вы получите такую же пулю себе в голову. Вы теряете время, АндрейАнаньич. Считайте себя тоже заложником, скроетесь – все равно найду.

– Теперь я верю в это,товарищ Аграфена, – сказал Агарков одеваясь. – Я не буду скрываться. Я могуидти?

– Давно пора, я жесказала – время теряете.

За то, что случилосьчуть позже, Груня до конца дней возненавидела Рогова: явился гонец от него ипередал ей срочный и категоричный приказ явиться на Скобелевскую площадь, вбывший генерал-губернаторский дом по каким-то неотложным делам. Грунесовершенно было наплевать – каким, все дела ей ерундой казались, одно дело былосейчас в ее жизни – князя молодого дождаться. По телефону Загряжских онаразыскала Рогова и стала орать в трубку:

– Да какие там дела,рехнулся ты... я князя Ивана жду, вот что... Да, да – без меня обойдетесь... Ядолжна... не понимаешь?! Да знаю я ваши два часа, пока все соберутся – пятьпройдет... да... да... хрен ты бревногубый, вот что! – и Груня свирепо бросилатрубку на рычаги.

Наговорила кучу угрозсвоим орлам на случай, если князя без нее упустят, и умчалась на Скобелевскую.Тоскливо и безмолвно выла ее душа от скверного предчувствия, и усиливало эточувство явившееся ощущение, что не зря, не просто так сорвали обстоятельстваважнейшее дело, что вновь ненавистная сила, ни от кого не зависящая,неотвратимая, устроила так...

"Застрелюгада", – такая мысль металась по всему ее нутру, пока сама она металась полестницам губернаторского дома, разыскивая Рогова, его же и имела она ввиду.Повезло бревногубому, что не попался он Груне.