Не зря выла ее душа.Агарков нашел князя Ивана Григорьича, нашел в доме генерала Аретьева, убитого ввесеннем наступлении на германцев. Вдова Анна Андреевна, на глазах которойвырос Иван Григорьич, любившая его как родного, решительно воспротивилась уходуего:

– И их не спасешь, Иван,и себя погубишь. Да не могут же они стариков ни за что расстрелять! Пугают.

– Нет, Анна Андреевна,не пугают, – сказал князь. – Я думаю, наш наблюдатель жизни это подтвердит. Какнаблюдается, Андрей Ананьич?

– Перестань, Иван. Зубоскальствоне твой стиль. Я с тобой.

– Нет уж, я один. Всебудет в порядке, Андрей Ананьич, вы мне только помешаете. Хочу, чтоб наблюденияваши продолжились. Думаю, впереди уйма интересного.

Вздохнул Агарков исказал:

– Я, пока сюда брел, вотчего придумал: совершеннейший вздор, будто поступку человека предшествуеткакой-то там историзм, будто он вытекает из чего-то. Мгновенное решение воли –вот вам и поступок.

– Но это ничего необъясняет, – сказала вдова.

– А ничего и не надообъяснять, я наблюдатель, а не объяснитель. Зато это предостерегает – жди отчеловека всего чего угодно.

– Болтун ты, Андрей, –проворчала вдова.

Без Груни потерявшиебдительность, расслабившиеся орлы ее, засадники, смяты были и обезврежены втечение минуты. Лучше всего отделались двое с винтовками у дверей – всего лишьбеспамятством от удара кулаком по голове, остальные четверо по пуле получили идаже толком удивиться не успели. Груне же, заставшей только картину разгрома,скрежетать зубами осталось, проклинать Рогова и неотвратимость обстоятельств иждать новой встречи с князем.

А тот вез к вдовеАретьева своих домашних в семейном экипаже, в который запряжен был его верныйсерый Султан. Один раз остановили: кто такие, куда? Какой документ имеете? ИванГригорьич слез и предъявил свои кулаки. Потом ехал и чувствовал спиной взглядстарого князя, как бы говоривший свое всегдашнее: "А все-таки груб ты,Иван..." Так счастливо освобождены были первые заложники новой власти вМоскве.

Вторым не повезло: онитоже были собраны Груней, и хоть не было там родни Ивана Григорьича, дело сними она довела до конца. Не была убрана от снега Лубянская площадь, как тотребовала новая власть, а убирать должно было буржуйско-дворянскокупеческоеотребье, и объявленный заранее приговор на случай невыполнения задания былприведен в исполнение. Быть может, с расстрелом и подождали бы, да опятьобстоятельство непредсказуемое подогнало – жизнь опять столкнула Груню с Федей.Тот сразу узнал свою бывшую невесту. Покачал печально головой и ничего не сказал,смотрел только юродствующе. Чтото изменилось в нем, не тот стоял перед нейФедя, которого она видела последний раз в храме. И очень эта перемена непонравилась Груне.

– Ты зачем здесь? –спросила она грозно.

– Снег убираю, Грунюшка,аль не видишь?

– Ты-то при чем?

– Так за ПантелеяЕгорыча, он же немощен, какой из него уборщик, а родственников нет у него, ты жзнаешь.

– Так не вышли ихродственники, Федечка, а одному тебе не убрать до завтра, так что зрястараешься.

– Неужто расстреляете?

– Обязательно. Кого жбояться, не тебя ж.

– А... а гляжу, смотришьты на меня и вправду будто боишься... и глаза отводишь.

– Я?! Тебя?

– Ага, ты – меня. Как жевы дальше-то будете, Грунюшка, коль даже снег убрать без винтовок не можете?

– Да так и будем,Феденька.