Изменить размер шрифта - +
Сон, усталость и дурное настроение как рукой сняло: когда у человека появляется конкретная цель, он не думает о посторонних вещах. Встреча с леди Макбет оправдывала любые средства, ибо я твердо знал: упущу ее – все, хана! Других зацепок нет, искать их некогда, в двенадцать ноль‑ноль придется объявлять Майвину о капитуляции, и надежды, что он простит мне аванс, никакой. А если узнает, что я успел натворить и выведать о нем самом, – мобилизует все свои ресурсы для моей ликвидации.

Впрочем, не входило ли это в его планы с самого начала?

 

2

 

Если бы я был одним из крутолобых сыщиков, которых перечислял Майвин при нашем знакомстве, и у меня был свой ученик, то первым, о чем я сказал бы ему, было: «Никогда не уповайте на везение, мой дорогой Ватсон!» Это все равно что выходить на доджан в таэквондо, рассчитывая, что у соперника окажется насморк и он сорвет дыхание. В работе детектива тоже, конечно, можно предпринять шаг, рассчитанный на авось, но нельзя дать гарантии, что этот шаг не будет последним. Я действовал бы решительнее и прямолинейнее в пятидесяти случаях из ста, если бы у меня были средства на собственные похороны.

 

Через одну точку можно провести великое множество прямых, а через две – только одну. Поэтому первая наша встреча с Евгенией Давыдовой меня просто насторожила (искать во всем женщину необходимо, но только в тех случаях, когда на пути к ней уже не осталось мужчин); когда же после рассказа Решетникова я узнал свою знакомую по описанию лжесестры Илоны, посещавшей нарколечебницу, то наверняка уже понял, что наша встреча состоится. Полтора десятка лет постижения дзэна не прошли для меня бесследно. Пророком я, конечно, не стал, но ведь и ходы моих врагов были не такими уж замысловатыми.

Второе, о чем бы я сказал Ватсону: «Не нужно пренебрегать интуицией».

На Савеловский я прибыл на восемь минут позже. У расписания справа от вокзала толпилось множество народа, но Давыдовой там не оказалось. Ближайшая электричка отправлялась в Дубну с третьей платформы в девять сорок пять, однако Евгения Васильевна непременно должна была, сделать поправку на возможное опоздание подруги и оставить люфт минут этак в тридцать, поэтому, прочесав платформу от начала до конца и не обнаружив своей знакомой, в отчаяние впадать не стал, а спокойно вернулся к расписанию и вычитал, что в десять ноль две с пятого пути отправится поезд до Дмитрова.

Я попытался представить себе состояние Давыдовой – как, должно быть, она нервничает, оглядывается по сторонам, следит за подругой – не привела ли та «хвост», не подает ли кому‑нибудь «в штатском» сигнал, – как обходит постовых ЛОВД с «уоки‑токи». Что бы на ее месте сделал я? Изменил прическу, макияж, позвонил бы подруге и попросил привезти на вокзал сумку с вещами, а сам уехал бы с другого вокзала и в другом направлении.

Вживание в образ ни к чему не привело, когда до Дмитровской электрички осталось пять минут, я начал нервничать. Если Давыдова уже вошла в вагон – идти по платформе рискованно: меня она знает и может засечь из окна. Я проиграл все возможные варианты, не исключая и того, что ее могли арестовать или она по каким‑то соображениям отменила назначенную Шныревой встречу.

«В подобных случаях, Ватсон, сыщика подстерегают две опасности: недооценить противника – лопухнуться, и переоценить его – погрязнуть в собственной версии, оторванной от реального положения вещей», – успокаивал я себя воображаемой беседой с учеником.

Но какой уверенной и хладнокровной ни казалась Железная Мэм, как ни блестела глазами цвета каленой стали и ни блистала расчетливым умом – все было вторично: была она женщиной, порученкой, не привыкшей к самостоятельным действиям. За три минуты до отправления я увидел ее – в элегантном бежевом пальто из верблюжьей шерсти, вязаном берете (прическа в самом деле была уже другой и грим слишком броским, молодежным), с небольшой полуспортивной, полухозяйственной сумкой из коричневого кожзаменителя.

Быстрый переход