Я бросил «сапфиру» на асфальтированной площадке среди полутора десятков других машин, принадлежавших посетителям больницы, и, миновав неуютный, похожий на стадион двор, поднялся по деревянному пандусу в приемный покой.

– Вы к кому, молодой человек? – поинтересовалась пожилая санитарка.

– К Евгении Васильевне.

– Из какой палаты?

– Она не из палаты, она работает здесь медсестрой.

– В каком отделении?

– Я не знаю, в каком отделении!

– Узнайте, а потом приходите.

Был бы я, как она меня обозвала, молодым человеком – наверняка бы вступил с ней в перебранку: молодые думают, что в зависимости от силы голоса и кулаков все люди могут привести свои отношения к общему знаменателю. С годами я убедился, что путь к примирению более близок и менее тернист, если он пролегает через кошелек. Терять время на то, чтобы обходить все пять этажей и выяснять фамилию медсестры, я не мог:

– Уважаемая! Мне очень некогда, Евгения Васильевна, фамилию которой я забыл, но которую мне необходимо срочно увидеть в ее же интересах, максимум через пять минут должна предстать передо мной.

Я решил, что десяти долларов с нее вполне достаточно. Она тоже так решила.

«Тамара! – услышал я ее голос уже из глубины приемного покоя. – Кто у нас Евгения Васильевна?»

Таких оказалось две, что по теории вероятностей не так уж и мало: Савкова и Давыдова. Савкова даже вышла мне навстречу, я вынужден был поблагодарить ее и извиниться, после чего осчастливленная десяткой нянечка любезно отвела меня в хирургию на четвертый этаж, где служила Давыдова.

«Она!» – почувствовал я еще до того, как мы с процедурной сестрой согласовали адрес.

– Уволиться собиралась, – рассказывала процедурочка, снаряжая хромированный бикс. – На ночное дежурство вчера не явилась, прислала Зою, свою подругу.

– Когда вы видели ее в последний раз?

– В четверг видела, утром она сменилась, заявление у главврача оставила.

– Она замужем?

– Не то чтобы замужем, но живет тут с одним, Алексеем Петровичем зовут. Богатый, судя по всему, мужик.

– Судя по чему?

– Ну, дом свой как‑никак и машина.

– Вы машину видели?

– Видела. «Жигули».

– А синий «Порше»?

– Чего‑чего?

– Маленькая такая синяя машинка спортивного типа?

– А‑а! Так это не его, а брата Жениного, Сергея. Подвозил меня однажды на ней.

– Давно она работает в больнице?

– Не очень. Года четыре.

– Значит, дом на Серебряноборской принадлежит ее сожителю. А сама она?

– Не скажу точно. Сюда ее устроил этот Алексей Петрович – за домом присматривать. Когда его в тюрьму посадили.

– А с Зоей можно поговорить?

– Отчего ж нельзя? Вам все можно. Телефон дать?

– Как – телефон? Вы же сказали, что она вместо Евгении Васильевны на дежурство заступила?

Она с улыбкой посмотрела на электронные часы на стене:

– Пятнадцать девятого, а она до восьми.

Зоя Алексеевна Шнырева жила на Минской, где‑то в Филях, и, если закончила дежурство в восемь, до дома еще не добралась, так что звонить ей было бесполезно.

– Она сейчас как раз к Жене поехала, – как бы невзначай добавила процедурочка.

– Куда?! – не понял я.

– К Давыдовой на вокзал. Она просила какие‑то вещи ей на вокзал подвезти – кофту, паспорт, подстежку меховую от плаща, косметику.