Дойдя до середины состава, Давыдова остановилась и повернулась к подруге – маленького роста пышке в серебристом плаще с отброшенным за спину островерхим капюшоном. Плащ был длиннее и свободнее, чем следовало, да еще туго затянут серебристым поясом, а платформа туфель так высока, что она могла ходить по морю, аки по суху. Ну да что взять с заштатной незамужней медсестры, тем более что одевалась и причесывалась она по советам подруг, тщательно следивших, чтобы именно все на ней таким и выглядело – безвкусным и выгодно оттеняющим их на ее фоне.

«Сейчас обернется!» – почувствовал я и сиганул в ближайшую дверь. Осторожно выглянув, успел увидеть, как они простились – коротким поцелуйчиком, запросто, будто Давыдова обещала вернуться к вечеру, и дверь с шипением затворилась.

Мы поехали в Дмитров, как сказал чей‑то грубый голос в динамике: «Со всеми остановками». Я миновал три вагона, разделявших нас, и увидел из тамбура Давыдову, сидевшую у окна спиной ко мне. Ну конечно, я бы ее не потерял – не таких «водил» по столице! – только переть до самого Дмитрова, да еще «со всеми остановками» было нецелесообразно: что, если она просто ехала к родственникам или по поручению кого‑то из подельников? Получится, что прокачусь я с ней зазря – только потеряю бесценное время и не смогу без оставленной на вокзальной площади «сапфиры» прийти на помощь Викентию, если что.

Я вошел в наполовину заполненный пассажирами вагон и сел напротив.

– Здравствуйте, Евгения Васильевна, – сказал без каких бы то ни было эмоций. – Вы меня узнали или будем знакомиться заново?

Она вздрогнула, прижала к себе сумку. Самообладание покинуло ее напрочь – губы дрожали, веки опускались, как у человека, вот‑вот готового рухнуть в обморок; слой штукатурки на ее лице не мог скрыть мертвенной бледности.

– Что вам от меня нужно? – задала она сакраментальный вопрос свистящим полушепотом.

«Сожрать бы тебя с потрохами!» – услышал я в нем явственный подтекст.

– Мне нужно, чтобы вы не совершали алогизмов, мадам, – неожиданно для себя перешел я на стиль, которым изъяснялся с ней при первой встрече. Похожесть ее на знаменитую артистку навязывала такой, что ли? – И не нужно смотреть на меня волчицей. Во‑первых, я вас не боюсь, а во‑вторых, люди могут подумать, что я пристаю к вам с сексуальными домогательствами, что ни в коей мере не входит в мои планы.

– Пош‑шел отсюда к черту, идиот! – оценила она мои старания. – Иначе я сейчас такое устрою!

Я улыбнулся, как сказал бы какой‑нибудь прижизненный классик социалистического реализма, «обескураживающе и простодушно»:

– Я не идиот, – заверил свою визави. – Я частный детектив из бюро «Шериф», моя фамилия Столетник, а зовут меня, между прочим, так же, как и вас – Евгением. Можно Викторовичем. Устроить вы ничего не посмеете, потому что скрываетесь от милиции. Иначе зачем было столь старательно менять свою внешность, к слову сказать, очень приметную: по такой изготовить фоторобот – раз плюнуть. И зачем просить Зою Алексеевну Шныреву подносить сумку с вещичками, пропустив положенное по графику дежурство, а не забрать ее самой?

Она задышала глубже и чаще, чем дышат женщины в ее возрасте, и я мысленно поклялся ее здоровьем, что впредь буду носить с собой ампулу нашатыря. Пока же пришлось переждать нокдаун, в котором она пребывала, изучая пробегавший за окном пейзаж столичной окраины.