– Вы хозяин этой конторы? – густым прокуренным баритоном поинтересовался гость.

Руки, которые он не вынимал из карманов фуфайки, настораживали.

– Я.

Он снова замолчал, кивнул в ответ на какие‑то свои мысли, переступил с нога на ногу.

«Может, ему в туалет нужно?» – подумал я.

Молчание затягивалось. Он замер, как прыгун‑первогодок, забравшийся на десятиметровую вышку и вдруг оробевший.

– Вам сотрудники нужны? – поинтересовался хрипло и почему‑то потупился.

– Кто? – я ожидал, что он выстрелит в меня, попросит денег или предложит услуги отделочника, наглядевшись в окошко, как я клею обои.

– Ну не знаю, кто. Могу сторожить. Или агентом, – он снова посмотрел на меня, но теперь его взгляд уже не был настороженным, в нем я прочитал безразличие подневольного.

– Ты кому крышу делаешь, мужик? – догадался, где зарыта собака.

Какая‑то группировка внедряла в мою контору своего «быка», чтобы брать дань под видом его заработной платы. Фокусы эти были мне хорошо известны, и я давно готов дать отпор: не хватало детективному бюро делиться с бандитами!

– Себе, – со спокойным достоинством ответил визитер. – Зима на носу, холодно без крыши‑то.

В голосе его заиграли железные нотки злости с примесью отчаяния; чуть заметное волжское оканье скрадывалось напевностью речи; там, внутри его, происходила какая‑то адова работа, из глубины выглядывала сотая часть айсберга, как у человека, долгое время вынужденного жить среди чужих.

– Ты кто по профессии? – улыбнулся я, попытавшись хоть ненамного растопить айсберг.

Он сверкнул глазами, сплюнул и, поежившись, поднял воротник фуфайки.

– Мент! – отрезал зло, словно хотел оскорбить меня давно привычным и ничего не значащим жаргонным словечком.

От промозглого утреннего холода он здорово продрог в сырой, хотя и не по сезону теплой одежде.

– Войди, – отошел я в сторону, пропуская его в контору.

Он пожал плечами, дескать: «Ну, если тебе так хочется», и вошел.

Я налил в крышку термоса горячего кофе, он взял, но не пил, а грел руки и дышал забытым запахом, будто это был ингалятор. При электрическом освещении он выглядел несколько моложе.

– Как зовут? – спросил я.

– Решетников, – односложно ответил он и отпил глоток кофе.

– Маловато для знакомства.

– Викентий.

– Уже лучше, – я протянул ему руку: – Столетник Евгений.

Его ладонь была все еще холодной и состояла из костей и кожи – прямо кастет какой‑то, а не ладонь. Еще я обратил внимание на его пальцы – иссиня‑черные, в шрамах или трещинах, с широкими и короткими ногтями. На тыльной стороне ладони блестело пятно как от вытравленной кислотой татуировки.

– Что это с руками? – осторожно спросил я.

– Фигня, – поморщился он, – пацаны пороховую ракету замастырили, а запустить не сумели. Вовремя выхватить успел.

Выжимать из него ответы было все равно что пасту из замерзшего тюбика. У меня на это не оставалось времени.

– Видишь эти стены, Викентий? – применительно к нему «вы» прозвучало бы неестественно, точно так же, как из его уст – по отношению ко мне. – Это все, что у меня есть. Сторожить тут нечего, так что, брат, извини. Насколько я понял, тебе нужна серьезная работа.

Он, казалось, не слушал меня, пил мелкими глотками, зажмуриваясь и шумно выдыхая, и все покачивал головой, как будто не верил своему счастью. Или у него был нервный тик.

– Спасибо, – с сожалением вернул он пустую крышку и встал.