- Она чуть помолчала.
- Но вот еще новость. - Она достала из кармана сложенную листовку. -
Сегодня утром немецкий солдат оставил это у консьержки. По такой вот
бумажке на каждую квартиру.
Листовку разложили на столе. Она была отпечатана по-французски и
гласила:
"Граждане республики!
Вероломные англичане, которые навязали нам эту войну, обращены в
беспорядочное бегство и изгнаны из нашей страны. Настало время подняться и
истребить этих толстосумов, подстрекателей войны, где бы они ни
скрывались, иначе они ввергнут Францию в новые бедствия.
Эти негодяи рыщут по стране и скрываются в наших домах, точно мерзкие
паразиты; они готовят акты саботажа и шпионажа и сеют раздор между нами и
немцами, которые заботятся только о том, чтобы установить мирный режим в
нашей стране. Если действиям этих тайных агентов и гнусных шпионов не
воспрепятствовать, немцы задержат наших отцов, наших мужей и сыновей в
длительном плену. Помогите вернуть наших мужчин, искореняйте эту заразу!
Если вам известен скрывающийся англичанин, ваш долг сообщить о нем
жандармам или первому же германскому солдату. Это очень просто, так может
поступить каждый, кто хочет принести мир и свободу нашему возлюбленному
отечеству.
Всякого, кто укрывает этих негодяев, ждет суровая кара.
Да здравствует Франция!"
Хоуард дважды спокойно прочитал листовку. Потом сказал:
- Видно, и я один из этих негодяев, мадам. Если так, я полагаю, лучше
мне уйти одному с детьми.
Об этом нечего и думать, сказала она. И потом, Николь ни за что не
согласится.
- Ну еще бы, - сказала девушка. - Все складывается так, что вам просто
невозможно ехать одному. Вы далеко не уйдете, немцы быстро догадаются, что
вы не француз, хоть вы и переоделись. - Она с отвращением скомкала
листовку. - Это сочиняли немцы. Не думайте, мсье Хоуард, французы так не
говорят.
- Это очень близко к истине, - сказал он горько.
- Это гнусная ложь! - возразила Николь и вышла из комнаты.
Старик, пользуясь удобным случаем, обратился к матери:
- Ваша дочь сильно изменилась с тех пор, как мы были в Сидотоне, мадам.
Та подняла на него глаза.
- Она много выстрадала, мсье.
- Мне крайне прискорбно это слышать, - сказал Хоуард. - Может быть, вы
мне что-то объясните... тогда я постараюсь избежать в разговоре всего, что
могло бы ее огорчить.
Мадам Ружерон изумленно посмотрела на него:
- Так вы ничего не знаете?
- Как же я мог узнать что-либо о горе вашей дочери, мадам? - спросил он
мягко. - Вероятно, это случилось уже после нашей встречи в Сидотоне.
С минуту женщина колебалась. Потом сказала:
- Она любила одного молодого человека. Но все тогда было еще очень
неопределенно, и теперь она со мной об этом не говорит.
- Молодежь вся одинакова, - негромко сказал Хоуард. - Мой сын был такой
же. Этот молодой человек, вероятно, попал в плен к немцам?
- Нет, мсье. |