Мы вместе поднимаемся по ступенькам. Лео отпирает дверь, и мы заходим. Знакомый запах тут же пробуждает та¬кую бурю воспоминаний, что я вздрагиваю. Словно верну¬лась ночь заключительного судебного заседания — наша пер¬вая ночь вместе. Желание пьянит сильнее алкоголя. Может случиться все, что угодно; что-то обязательно случится. Мы одновременно опускаем сумки на пол в прихожей и медленно идем к дивану. Лео швыряет ключи на низкий столик и зажигает маленькую лампу с красным абажуром. Взглянув на часы, он сообщает:

— Через двадцать минут надо идти в ресторан, столик заказан.

— Где это? — спрашиваю я, хотя мне совершенно неин¬тересно.

— Совсем недалеко маленький итальянский ресторан¬чик, — говорит Лео осторожно, почти робко. — Так что придется поторапливаться. Или позвонить им, перенести время?

Не знаю почему, но его робость успокаивает меня. Сни¬маю пальто, вешаю на ручку кресла и говорю то, что Лео, по-видимому, хочет от меня услышать:

— Мне не хочется никуда идти.

— Мне тоже, — говорит он и протягивает мне ладонь.

Я подаю ему руку и внезапно оказываюсь у него в объя¬тиях, обхватывая его за талию. Теплые объятия Лео — муску¬листые руки, спина, грудь — восхитительны, даже лучше, чем я помню. Он обнимает меня крепче, я закрываю глаза, и мы начинаем медленно покачиваться под воображаемую музы¬ку — это какая-то чудесно-печальная баллада, от которой хочется плакать, даже если совершенно счастлив.

Лео шепотом произносит мое имя, а я — его.

— Как я давно о тебе мечтал, Элли, — тихо говорит он. В другой ситуации эти слова показались бы банальными, но не сейчас. Сейчас это просто строка баллады, идущая из глу¬бины души.

Мне это не снится?

Через секунду я задаю этот вопрос вслух.

— Нет, — шепчет Лео.

Я думаю об Энди — конечно, я думаю об Энди. И с этой мыслью поднимаю лицо навстречу склоненному лицу Лео. Наши лица движутся навстречу друг другу, мягко соприка¬саются щеками, затем носами. Мы близко, так близко, что все звуки отступают, остается только наше дыхание. Кажет¬ся, проходит вечность, и вот его губы мягко соприкасаются с моими, и мы, наконец, сливаемся в долгом поцелуе. Созна¬ние мое уплывает, и вокруг исчезает все, кроме поглотив¬шего меня осознания чего-то невероятного и неизбежного, чему нет названия.

Опять звонит телефон. Звук потрясает, почти как чело¬веческий голос — голос Энди. Против ожидания я снова вижу имя Сюзанны, а сообщение помечено как «Очень важ¬ное». Почему-то представляется, что случилось что-нибудь неладное с папой, и меня охватывает настоящая паника, едва я представляю на дисплее слова: «Папа умер». Но Сюзанна пишет: «Позвони мне немедленно». Может, ниже есть продолжение?

Нет, больше ничего.

— Что случилось? — Лео смотрит на телефон, но быстро отводит глаза, будто говоря, что не имеет права читать мои сообщения, по крайней мере, пока.

— Не знаю, — мнусь я, захлопывая телефон.

— Энди?

Я чувствую острый укол вины при имени мужа.

— Нет. Это сестра. Знаешь... Мне нужно ей перезво¬нить... Извини...

— Без проблем, — отвечает Энди, потирая подбородок. — Я тут, недалеко, — добавляет он и машет рукой в сторону спальни.

До чего же мне хочется пойти за ним, присесть на кро¬вать и не сводить с него глаз...

Перевожу дыхание, опускаюсь на диван и звоню Сю¬занне. Нас прервали, понимаю я, но настроение нужно со¬хранить.

После первого же звонка сестра откликается вопросом, который, как я знала, она обязательно задаст:

— Где ты?

— В Нью-Йорке, — уклончиво отвечаю я.