Столько лет молодой кечуа пытается задавить ее в себе, эту ярость, задушить, но ни черта у него не выходит. Тьма поднимается изнутри, она часть Дамело, безумная, неотъемлемая часть. Она — то, чем он должен был стать. То, чем индеец обязательно станет, если не остановится.

В этом странном месте Великий Инка обращается в мучителя, насильника, в того, кто может убить свою добычу, а может выпустить отсюда, вернуть в мир живых, защитить от всего. О том, кто защитит жертву Миктлантекутли от самого Миктлантекутли, не думает ни жертва, ни он сам. Для своих подданных Дамело становится стеной, которой они отгораживаются от равнодушного мира, а заодно и от собственных страхов. Владыка ада заслоняет грешную душу от испепеляющей ненависти к себе. Подданные Миктлантекутли не замечают, как постепенно меняется их сознание, все дальше и дальше уходя от понятия нормальности.

Дамело и сам уже не знает, поднимается ли он ввысь или проваливается все глубже, в ледяные пропасти с гладкими стенами, точно отлитыми из стекла. Почему-то и белые с их богами-из-головы, и его предки, поклонявшиеся богам-из-нутра, самое дно ада видели не огненным, а ледяным. Миктлантекутли там еще не бывал. Но, возможно, побывает. Когда ад замерзнет.

Ему придется быть безжалостным: не давать, а брать, не разрешать, а потреблять. Стать копией того, кто взял верх над Дамело и запрограммировал его сегодняшнюю жестокость, наставил на путь к ней — от поцелуя к поцелую, от секса к сексу. Но для этого придется вспомнить все.

Глава 3. «…а лишь бы вечность проводить»

— Попался! — хлопает в ладоши Тласольтеотль. — Попался, как мальчишка!

Миктлантекутли действительно попался. Ведь он всего лишь человек, а люди не знают других путей через насилие, кроме одного — стать подобием насильника. Они не могут вынести правду, которую легко поднимают на крыло ангелы, им невмоготу признать свое поражение. Люди боятся поражения так сильно, так мучительно, что готовы заранее, до всякой битвы, прогнуться под победителя. Лучше быть палачом, чем жертвой, укрываясь от презрения за уродливой маской монстра. Мир людей любит унижать того, кто и так унижен. Горе побежденным — и, словно этого мало, целая жизнь притворства вдобавок.

Брали бы пример с богов — те, совершив недостойное, не страшатся горевать и стыдиться, отплыть за море на плоту из змей и умереть на чужбине, искупая грехи и избывая боль.

Жаль, что люди про искупление только рассказывать горазды. А сами пытаются сбежать, не двигаясь с места. Диммило хочется похвастаться во всеуслышание: да мы, люди, хитрецы почище вас, богов. Он помнит, как, будучи человеком, убегал, не сходя с места, от рухнувших надежд и неизбежных поражений — убегал в неисполнимые мечты. Выстроил себе целый вымышленный мир, по сравнению с которым мир реальный ничего не стоил и не приносил ничего, кроме разочарований. Но однажды Димми удалось шагнуть из неуютной повседневности прямо в солнце. Это оказалось проще, чем строить плот из змей. И даже проще, чем прикрывать скотские желания фантазией о том, чтобы снова стать как все — мечтой, разумеется, неисполнимой. И все-таки временами Диммило представлял, как бы это было: день за днем он обычный человек, прикрытый женой, любовницей и работой, с утра до вечера занят тем же, чем и все нормальные люди, — разница лишь в том, что по вечерам он снимает незнакомых парней, спит с ними и зовет их «Дамело».