— Спасибо, — шепчет Первая одними губами и улыбается благодарно.

У Второй это получилось бы по-другому, думает Сапа Инка. Нежно. Обещающе. Тепло. А благодарность ангела — всего лишь сделка. Извещение о списании части неоплатного адского долга. Благодарим за оказанную небесам услугу, с тех гуголов прегрешений, которые вам надлежит искупить, списано еще одно. Остаток составляет…

— Не стоит благодарности, — сухо отвечает повелитель преисподней. Наверняка хитрый ангел не преминет воспользоваться формулой вежливости, лишит Миктлантекутли ответной услуги, а с нею и джокера в будущей партии… Но сейчас владыке ада все равно.

Взгляд натыкается на пустой угол, где меньше часа назад располагалась кухня, последнее прибежище того, прежнего Дамело. Сейчас там нет ничего — даже плиты, даже мойки. Все выдрано с мясом и унесено на седьмое небо, в Эдем без всяких кавычек. Авось там кому-нибудь пригодится роскошная адская духовка с двенадцатью режимами, включая пиролиз.

Миктлантекутли жаль своей плиты, жаль унесенных торнадо сковородок, как мальчишке — отобранной машинки. Но он пожертвовал ими для спокойствия Таты. Вот только которой из двух? Порой Сапа Инке кажется: он ходит следом за ангелом и открывает ловушки, расставленные ею на внутреннего зверя.

— Почему она, не я? — спрашивает ангел — не столько собеседника, сколько саму себя. Хорошо хоть голос ровный, без надрыва. Таким тоном спрашивают, что вы предпочитаете, чай или кофе.

— Потому что Горгона мне нравится больше, — так же ровно отвечает Дамело.

Нравится. Ха. А торнадо — это когда немного ветрено.

— Из нас двоих настоящая — я, она моя Тень. Только Тень.

— Или ты — ее Тень. — Сапа Инка уверен, что система работает в обе стороны.

Как выяснилось, он ошибается.

— Смотри. — Узкая холодная ладонь закрывает глаза Дамело, его вслепую разворачивают назад, к Сталкеру, убирают руку — и Миктлантекутли видит, кто есть кто: Ари сияет так же, как в первую их встречу на играх с быком, живая богиня в силе и славе своей; Мина черна, словно зев Лабиринта, из которого ее выпускают на арену, зверь, рожденный тьмой и для тьмы.

Пусть Минотавра добрей, прямодушней и благородней Ариадны — Тень из них двоих она. Это ее Сталкер сочла негодной частью себя, мешающей Персоне блистать. Она изгнала свое детское добродушие, свою неуместную честность туда, где их можно держать взаперти, растить из них звериную злобу и питать накопленной злобой коварство Ари. А Мина смирилась с тем, что матери голубей ее не жаль: ты недостаточно хороша, чтобы о тебе сожалели.

— Тот, кого прогнали — Тень, — объясняет Тата. — Тот, кто прогоняет — Свет.

— Персона, — мягко поправляет владыка Миктлана. — Не свет. Маска.

Он видел их во множестве, позолоченные-посеребренные личики с одинаковым, любезно-капризным выражением. Ни одно пати не обходится без десятка, а то и сотни живых богинь, усыпанных бриллиантовой пыльцой, рожденных, чтобы блистать. Впрочем, вера в высокое свое предназначение ничего не меняет там, в темноте Лабиринта, внутри каждой из богинь. Тень, стиснутая клещами приличий, ждет удобного момента, чтобы обрушить тщательно выстроенный образ.

— Все равно, — отмахивается ангел. — Взгляни на меня — и увидишь: я тебе подхожу больше.

— Почему? — Миктлантекутли действительно хочет знать, почему. И он собирается быть терпеливым, о да, собирается.