Мецтли терпит и улыбается. Он знает, что ангел не на их с Дамело стороне (если он вообще на чьей-нибудь стороне), что пути его неисповедимы, а мысли страшны. В чем отличие детей света от слуг тьмы, Диммило не знает. И все-таки сочувствует Первой, слыша в Татиной душе отголоски простой человеческой ревности.

Ох как знакомы эти попытки воззвать к логике, измерить разумом одержимость: что у нее есть такого, чего нет у меня? Почему тебя тянет к ней, а меня к тебе? Почему мы не можем быть вместе? Смешно! У Тени есть все, чего у тебя нет, на то она и Тень. Ты использовала ее, чтобы стать ангелом, веря: все любят хороших девочек. И просчиталась — тех, кто любит плохих девочек, гораздо больше.

Вот почему в хороших девочках столько зла.

Кому-кому, а лунному богу ведомо: зло рождается не из тьмы. Оно рождается из несчастий и боли — и из вечных надежд, что дань злу сможет эту боль притупить. Ну или служение добру, что на поверку оказывается тем же самым. Но хорошие девочки не хотят замечать, сколь несущественны различия между ослепительным горним огнем и кровавой кипенью адских котлов. Хорошим девочкам привычно заглушать одну боль другой, переходя из одного рабства в другое. Умей они быть свободными, не страдали бы столь самозабвенно.

Страдания не облагораживают, совсем не облагораживают. Наоборот, они создают иллюзию, что тебе можно все, совершенно все. В награду за свои мучения ты вправе мучить других. Как будто причиненная тебе боль компенсирует боль, причиняемую тобой.

Горгона, наполовину зарывшись в нагретый песок, наблюдает за этими двумя, щурясь от солнца. Ее змеиное тепловое зрение выдает непривычную для человека картину внутреннего свечения, затмевающего солнечные лучи: ангел подсвечен золотом, точно внутри у Первой горит маленькое злое солнце; Мецтли сияет мягким лунным светом, навевающим сон, беспокойный, тревожный, но такой желанный. Они подходят друг другу больше, чем им кажется. Они могли бы стать друзьями, их дружба была бы искренней, безопасной и безболезненной, не то что дружба Дамело и Диммило. Или союз ангела и зверя. Или связь ангела и дьявола.

Ее Миктлантекутли, ходячая адская жаровня, от соседства Первой разгорится еще неистовей, никогда не смирится с властью небесного огня, никогда не сольется с ним. Чтобы утишить пламя геенны, нужен не свет, а тьма. В Горгоне столько тьмы, что она не сомневается в своем праве на Дамело. Однако сомневается, нужно ли осуществлять это право, не слишком ли хлопотно.

А эти двое опять спорят:

— Правда делает людей сильнее! — восклицает Первая.

— Так то людей, — вздыхает Мецтли. — Дамочка к правде не привык. Она его травмирует.

— Он не дамочка! Он мужчина!

— Ага. И повелитель лжи. А еще мух, — смеется Димми.

— Когда твой друг, — говорит ангел, выделяя голосом «твой», — узнает, почему он всю жизнь бегает от любви, прошлое потеряет над ним власть.

— Ты о себе правду знаешь, — возражает Мецтли, — но ты бы не освободилась от прошлого, кабы не тот несчастный случай.

— Хорош несчастный случай! — вспыхивает Тата. Буквально вспыхивает, золото переливается, меняя цвет на белый, раскаленный. — Эта распутная баба убила мою мать! Убила, как если бы сама в нее выстрелила!

— Ты не хочешь ее пожалеть? — мягко спрашивает Димми. — У нее была трудная жизнь, конфликт с дочерью… с дочерьми…

— Я ее пожалею, — по-змеиному шипит ангел. — Пусть только выживет после встречи с сатаной, пусть только вспомнит ВСЕ, уж я ее пожалею!

Горгона иронически хмыкает: из-за чего так кипятиться? Из-за маменькиной смерти, ожидаемой и, откровенно говоря, даже спланированной? Уж себе-то врать не стоит: Первая сделала все для того, чтобы слепая гадина отправилась в лучший мир.