— Умеешь им пользоваться? — спрашивает Дамело.

Личико керы искажает лютая, иначе не скажешь, радость, девчонка заносит бич с готовностью и силой недетской. Индеец едва успевает подумать: «Что?» — перед тем, как яркая, жгучая боль полосует по лицу, по груди. Дамело дергается и вскрикивает, не столько от боли, сколько от удивления: первое, что разучилось ощущать тело молодого бога — это ее, боль. А теперь боль повсюду: стучит в груди, течет по венам, врывается в легкие с каждым вдохом. Боль выпивает мысли, пожирает чувства, уничтожает мир вокруг, чтобы занять его место.

У керы богатый опыт по превращению взрослых в испуганных детей, какими они когда-то были.

Индеец чувствует, как тонет и захлебывается в мучительных воспоминаниях, вот-вот они поглотят кечуа без остатка.

Собственный кнут Дамело, сплетенный из соблазнов либидо, бессилен против ребенка, для которого соблазном служит что угодно, но не секс с самцом вчетверо ее старше. Зато ее оружие — танатос, детское стремление к разрушению — непобедимо. И нет у керы ни страха, ни жалости, чтобы удержать бьющую руку. Она в том самом возрасте, когда привязывают банки к кошачьим хвостам. А еще кера зла, зла не на владыку Миктлана, а на всех мужчин в мире, она жаждет отомстить любому из них — но только одного боится.

Что ж, в эту игру можно играть вдвоем.

Дамело, превозмогая боль от ударов, подхватывает девчонку под мышку и взмывает вверх, не щадя крыльев. При свете дня индеец поднимается на немыслимую высоту: отсюда остров как на ладони и хорошо просматривается сердцевина болот. Благодаря девам Солнца, благодаря самому Инти Сапа Инка знает, чего ждет драконье логово, давно ждет, осатанело уже. Ни совесть, ни жалость не встревают с упреками: ребенка на съедение чудищу, как можно, ты очумел, а ну лети назад! Еще неизвестно, кто кого съест. Кера ребенок только с виду. А дракон не такое уж чудище, если сравнивать с духом мщения.

— Держи своего пащенка! — орет владыка Миктлана, сбрасывая реинкарнацию Гидры прямо на голову костистой твари, похожей на экспонат палеонтологического музея.

Кера даже не протестует.

Глава 9. Вкус неправедной мести

— Ну, дела… Ночь была… — напевает Горгона, точно кошка мурлычет. — Их объекты разбомбили мы дотла…

— Разбомбили? Кого? — сонно трет глаза ангел.

Первая просыпается на песке, остывающем от солнечного жара: после того, как Инти ушел, уводя своего Мецтли, в театрике завечерело, из колонок послышался плеск волн и тихий посвист ветра в дюнах, как будто это они все на острове, а не Дамело. Под колыбельную волн и ветра Тата прикорнула и увидела сон про свой самый большой грех, про принцессу, спящую в красном море. Алые волны колышутся, тяжелые и густые. Тата вспоминает Врата слез, через которые море катит воды, самые соленые в Мировом океане. Девчонка в Татином сне тоже спит, умостив голову не то на камень, не то на бортик. Рука ее цепляется за твердь, не давая телу соскользнуть в непрозрачную глубину. Первая чувствует на губах вкус моря, отдающий то ли железом, то ли медью. Плети Татиных волос, длинных, как в детстве, расплетает и снова заплетает море, причащенное кровью из ее вен. Море детских слез, немилосердное, непрощающее.

— Засоня, — улыбается Медуза. — Наконец-то он научился использовать демонов по назначению, наш маленький владыка.

Повзрослел индейский мальчишка, пришедший в притон с подпольным покером богов, заматерел. Слишком бурлит в его жилах сила самой преисподней, не давая прикинуться слабым, не позволяя хитрить, показывает молодого бога мертвых таким, какой есть. Старым богам он, должно быть, кажется психом. Однако Дамело псих, но не дурак, видит если не карты, то ставки.