— Он больше не пытается быть хорошим? — Вот жалость-то.

Тата Первая уже давно не знает, что за смысл вкладывает в это словосочетание — «быть хорошим».

Возможно, быть хорошим не значит разорвать себя надвое и научиться жить с пустотой внутри. Возможно, это значит брать только то, что тебе нужно. Не благодарить и не жалеть, не покупать и не откупаться. Выбирать не потому, что твой долг и обязанность — выбрать. Возможно, это вера, что все твои долги оплатит природа-матушка, а ты о них даже не вспомнишь.

Однако быть хорошим не может значить «бросай маленьких девочек в пасть драконам и наблюдай за их гибелью», не так ли?

— Ой, я тебя умоляю, — машет рукой Вторая. — На твоем острове если кто и ребенок, то лишь сам Дамело. Все тамошние обитатели — бесы. А бесы, как известно, притворяются тем, что им выгодно. И всегда добиваются своего.

— Слишком много воли вам дадено, — мрачнеет ангел. — А на что вам она?

— Жить? — хитро щурится Горгона.

В зверях, демонах, преисподней жизни до черта. Погребенная под оползнями, солонцами, глыбами тепуй, она прет наружу, по миллиметру просачиваясь в расщелины камней, почвы и побелевших костей, зарождается везде, где горстку праха смочило дождем. Тата не знает, друг небесам эта не поддающаяся контролю жизнь или враг. Сельва, способная завоевать подножье Горы Дьявола и его главную пыточную — Мертвый город, равно способна содеять и скрыть любое зло, ее недра обширны и непроглядны, а аппетит неутолим.

А небу нужен контроль над всем, что живет, умирает и перерождается для жизни под его ледяным, оценивающим взглядом. Но оба мира — мир живых и мир мертвых — сопротивляются небесам, выворачиваются из хватки, совершенно так же, как выскальзывает из объятий партнеров Горгона. От яростного сопротивления хочется не уговаривать, не блага сулить, а ломать, брать насильно. Ангел понимает: не возьмешь силой, крохи тебе достанутся, а истинное богатство — верность, преданность, любовь — уплывут из рук и будут потеряны для тебя, сгинут без пользы для небес. Небес, верящих в собственную правоту везде и всегда.

* * *

Миктлантекутли барражирует небо над полем боя. Он легкий, точно все его кости стали полыми, а разум очистился от тревоги. Наблюдение за тем, что творят друг с другом Гидра и ее папенька, доставляет ему эстетическое наслаждение. Всегда приятно смотреть, как жертва превращается в палача. Пожалуй, он примет керу в ряды демонов: девчонка стоит потраченных на нее усилий. А следы от ожогов бича скоро заживут. Дамело на это надеется.

Он любуется, как дух мщения скачет, словно обезьянка из Шаолиня, по небольшому участку суши, истоптанному в грязь. Не такой тяжелый, как его одетые в плоть сородичи, дракон все-таки вязнет, с трудом вытаскивает лапы; зато его противница без усилий перепрыгивает с кочки на кочку, крутит кнутом восьмерки, перебрасывает оружие из руки в руку и отшибает по одному тонкие позвонки с драконьего хвоста. Минотавра и Цербер пытались проломить или перекусить драконью шею, раздробить череп, растрощить хребет, не имея опыта в обращении с хтонической тварью. У керы опыта вдоволь. Она и сама такая же тварь.

Чем хвататься за непосильную задачу драконоубийства, дух мщения методично калечит жертву. Дамело узнает болезненные и меткие удары по горлу и по глазам, выкручивание суставов обвившимся телом кнута, которые кера применила на нем самом. Причинить боль костяному дракону невозможно, ему нечем чувствовать боль, но глупая медлительная зверюга, казавшаяся адским гончакам умной и быстрой, поневоле отвлекается на рывки, выламывающие удары и осколки, отлетающие от костей, точно щепки под топором.