|
Удары следуют один за другим, сливаясь в череду оглушительных щелчков, для дракона оглушительных. Владыка Миктлана в вышине слышит лишь громкие хлопки, похожие на аплодисменты.
А еще он замечает, что кера растет.
Упав наземь с высоты, она выглядела совсем крошкой, беззащитной и трогательной. Прежний Дамело кинулся бы ее спасать, отбивать добычу у чудовища. Новый Дамело спустился пониже и свистнул что есть мочи, подзывая дракона. Тогда маленькая кера не доставала и до драконьего колена. Сейчас она почти вдвое выше и у нее появилась грудь! А злоба и скорость лишь возросли. Напрасно эвменид назвали милостивыми — они безжалостны.
Когда от хвоста, которым монстр орудовал ловко, но куда медленней, чем кера бичом, остается половина, десятки позвонков валяются, разбитые и затоптанные, на поле битвы, ящер теряет устойчивость и при каждом движении заваливается вперед. Миктлантекутли понимает: это все, чего может добиться кера. Ее кнуту не под силу перебить огромные позвонки драконьей шеи, однако девчонка не отступит — слишком зла и упряма. Рано или поздно покалеченная тварь дотянется до нее, один щелчок могучих челюстей — и кера погибнет на зубах ящера, как погибло ее земное тело.
— Ты идиот, — говорит Дамело сам себе и входит в пике, падая с высоты дракону на спину.
В тот же миг кусты на краю леса расступаются, выпуская из-под зеленого полога его группу поддержки, запыхавшуюся от бега по лесу. Индеец, не снижая скорости, врезается в грудину, заваливая зверя, а все его жены во всех своих ипостасях бросаются на подмогу.
— Шею! — орет Миктлантекутли, перепрыгивая через ребра, словно барьерный бегун.
К счастью, его слышат. Хруст, треск, рев и мат сливаются в победную песнь. Где-то далеко позади лупит по земле обрубок хвоста, дробя камни и поднимая фонтаны грязи, но бестиариям некогда выяснять судьбу той, кого они спасают. Они ломают все, что могут сломать в теле монстра, казавшегося непобедимым. И отрываются от этого увлекательного занятия, только когда свернутая шея больше не дергается, а размозженный череп мирно лежит на боку, уставясь в небо пустой глазницей.
Дамело оглядывается и видит, как кера склоняется над юным сатиром, помятым и окровавленным. Индейца прошивает злобой и ужасом: пока мы спасали тебя, маленькая дрянь, ты убивала мальчишку, пытавшегося тебе помочь! Надо было не миндальничать, а сесть полукругом, словно в театре, и любоваться на то, как дракон тебя жрет! Но тут подросток поднимает голову и машет Дамело рукой. Кера помогает ему встать. Миктлантекутли смотрит, как они идут вдоль драконьего хребта: сатир вытирает кровь, текущую из разбитого носа, кера хромает на обе ноги и держится за спину — и оба возмутительно, неуместно счастливы.
Владыка Миктлана находит в себе силы, чтобы вяло поаплодировать. Авось его жест примут за иронию.
— Под ногу угодил, — виновато бормочет Дамело-младший.
— Не угодил, а меня вытолкнул! — встревает кера.
Миктлантекутли вглядывается в незнакомое скуластое личико. Может, так его теща выглядела, когда ей было лет пятнадцать. Может, это существо не имеет с Гидрой-Гиедрой ничего общего, унаследовав только силу ее ненависти и хитрость ее ума. В любом случае, в глазах керы — ни узнавания, ни раскаяния, лишь торжество и усталость. Глаза юной экстремалки, отмочившей самый опасный трюк в своей жизни.
Несколько секунд Дамело кажется, что Гидра избавилась от собственного «Я», а значит, и от детской психотравмы, слезть с которой не легче, чем с героина. А потом приходит узнавание.
— Ицли, с-сученыш, — пытается рявкнуть владыка Миктлана, но получается только просипеть. И сплюнуть розовой от крови слюной под ноги обоим.
— Зато ты его одолел, — безмятежно улыбается Ицли. Облик пятнадцатилетней девчонки стекает с него, как боди-арт под душем. |