Если Миктлантекутли хочет свободы и покоя, он должен превратить хаос в порядок. Раздать своим демонам и монстрам бераты, точно наместникам султана, закрепить за каждым место при княжеской особе, утвердить в ощущении собственной незаменимости. Лишь тогда они перестанут рвать на части друг друга и самого князя ада.

— Зачем Хозяину дракон? — переводит тему Миктлантекутли.

— Чтобы был. — Ицли опять темнит. — Дракон просто жрет, надеясь насытиться. Жрал.

Но без тела нет насыщения, поэтому монстр был обречен жрать вечно, договаривает за помощника Дамело.

* * *

— Как же медленно до него доходит! — сетует Тласольтеотль. — Ты кого поумнее выбрать не сумел, муженек?

Супай глядит на змеиную мать с изумлением: ты еще помнишь?

— Да, я помню, — с досадой отвечает та на невысказанный вопрос. — У богов склероза не бывает.

— А жаль, — ворчит Супайпа. — Да какие мы с тобой супруги? Так, название одно.

— Какие положено! — неожиданно зло заявляет Тласольтеотль. — Как Инти и Мама Килья. Уж точно не хуже. — И обводит взглядом сцену и зал, погрузившиеся в полутьму после ухода Солнца и его нынешней Луны. — Люди называют это открытым браком.

— Ишкуина, дорогая, — с ласковой издевкой произносит инкский дьявол. — Ты же понимаешь, ЧТО нас свело, какие высшие силы. Вздумай они потребовать от нас близости и верности, мы бы стали сиамскими близнецами. Наше счастье, что мы только супруги.

— Ты меня совсем не любишь? — обиженно спрашивает змеиная мать. И, продержавшись секунды три, заразительно хохочет. — Видел бы ты свое лицо!

— Я уж было решил, на тебя затмение нашло, — картинно утирает лоб Супай.

— А может, и нашло, — подмигивает Тласольтеотль. — Божественная постель холодна, где ее ни стели — в верхнем мире или в нижнем. Что мне мешает пойти на улицу искать любви живых, если я уже здесь, в среднем мире?

— Умоляю, — складывает ладони Супайпа, — только не на улицу. Здесь плохой район. Вокруг много любви, но вся она… — Он закатывает глаза. — Как бы помягче сказать… с гнильцой.

— А ты бы хотел отдать меня в хорошие руки? — насмешничает змеиная мать.

— Конечно, — кивает Супай. — Только королю, секс-символу и гению. Земному богу. Все прочие тебя недостойны.

— Фу, какой ты скучный! — отмахивается Тласольтеотль. — Мне и настоящие-то боги надоели, а ты мне подделку из плоти и крови суешь. Еще бы вибратор предложил. И потом, с земными богами не развлечешься.

— А ты попробуй как тогда, когда была женой Клавдия, — не остается в долгу Супайпа.

— Да уж, сейчас таких стерв не делают, — мечтательно вздыхает змеиная мать.

Тласольтеотль вглядывается в свою земную эскападу через невероятную толщу времени: воспоминания, такие древние, что ни имен, ни лиц не разобрать, все они утекли песком и водой меж пальцев, возвращаются лахаром из пепла и праха. Рассудок снесло бы к чертям дарами хлябей подгорных и небесных, не будь его хозяйка сама из них, из чертей.

Богиням для нисхождения с небес или для подъема из преисподней нужны идеальные воплощения. Богини химерически капризны, их своенравие и не снилось царицам мира живых. Божественные сущности примеряют героинь, собирательные образы во плоти, чтобы и смерть, и жизнь, и искусство, и коварство, и мерзость, и страсть, и все, абсолютно все.