— На вас смотрю, — мягко улыбается Дамело. — Перемазались, как дети малые. Где я вам душевую найду?

— По дороге к Хозяину пара ручьев будет, — бросает Ицли.

Будь Миктлантекутли собой прежним, не слишком добрым, но вполне порядочным человеком, сказал бы подручному, что баб на смертный бой не берет, а детей и животных всяко следует отправить по домам. Но Дамело нынешний только рассеянно кивает, соглашаясь:

— Ручьи — это хорошо… А на вопрос отвечай, когда я спрашиваю. Будешь с Тенью своей встречаться?

— Зачем?

— Для смертного боя и совместной пьянки после него, — усмехается повелитель преисподней.

— Я не собираюсь ни биться с ней… с ним, ни брататься, — ерепенится Ицли.

— А придется.

— Почему? — из последних сил сохраняя лицо, спрашивает цицимиме.

— Потому. Что. Я. Велю.

При мысли, что он мог и этого не говорить, приказать, не объясняя цели, распорядиться другим, не думая о последствиях, в груди кечуа растет и ширится большое светлое чувство. Да, именно так, не маленькое грязное удовольствие самодура, а ощущение правильности происходящего. Кажется, ты слишком долго ходил в бунтарях, парень, говорит себе Дамело. Вот из тебя и вышел деспот.

Лицо первого адского палача меняется, теряет всю свою невозмутимость, все свое менеджерское, ничего не значащее радушие, пока Миктлантекутли злорадно, в красках представляет себе бога и черта, словно рефери, растаскивающих Персону и Тень по углам ринга. До владыки начинает доходить, отчего попавшие в Миктлан всегда казались ополовиненными, точно объеденными неведомой тварью. Похоже, в геенну приходят половины душ — и далеко не всегда те, кто считал себя добром и светом. Видал Дамело, в какие бездны валятся свет и добро, спровоцированные Тенью на жестокое обращение.

— Зачем мне становиться целым? — Ицли пожимает плечами. — Мне здесь нравится. Я не хочу возрождаться. Должен же кто-то за тобой присматривать.

Цицимиме бросает на владыку взгляд из-под ресниц, в котором и утонуть можно, если ты чувствительная девица. Или не девица, но кто-то вроде, мечтающий о временном спасении от одиночества. А вместо этого заполучивший любовь — одну из тех, что прославлены в веках, ее не вынести простому человеку, любому человеку — любовь демона.

Сапа Инка знает, что значит «присматривать» на языке Ицли. Он прошел через присмотр адского палача трижды, если не четырежды. Генератор испытаний для молодого сатаны, вот что такое адоданный его помощничек, как бы случайно обнаруженный на развалинах Мертвого города. Сама геенна выплюнула Ицли навстречу господину своему: на, попробуй, дитя-повелитель. Эта отрава поможет тебе вырасти. В кратчайший срок.

Ты ведь лишен главного инструмента взросления — тела. Тебе больше не требуется думать о том, о чем думают все смертные, все без исключения, — о сохранности своей бренной плоти, вечно недужной, вечно голодной, вечно ищущей удобного положения в пространстве. На вашем мясе, на вашей шкуре опыт оставляет шрамы, якоря памяти, вешки, по которым только и можно перейти чертово болото детства и юности. Тому, кто считает болото цветущим садом, вовек отсюда не выбраться. Бесстрашные не растут, не взрослеют, они остаются детьми, беспамятными и по-своему милыми. Горе ничему их не учит, а удача, как им кажется, стоит всех мирских невзгод.

Тебе не удастся повзрослеть, если ты не заменишь нужды тела нуждами разума, не заместишь одни страхи другими. Демон без Тени поможет тебе восполнить пробел по части страхов.