Предводитель сделал вид, что удивлён столь ранним визитом:

— Чему я обязан таким внезапным посещением?

— Вы, князь, намерены говорить речь и жаловаться дворянству на Загряжского? — напрямик спросил штаб-офицер.

— Кто вам это сказал? — вспыхнул Баратаев. — Какое вам до этого дело?

— Вы напрасно вибрируете, князь, — спокойно продолжал Стогов. — Вчера в этом кабинете вы читали свою речь нескольким помещикам, а что мне есть дело, так я, не имея нужды защищать того, кого вы метко именуете ветрогоном, обязан не допустить публичное оскорбление губернатора как высшую власть в губернии, поставленную императором.

— Вы не знаете всех обстоятельств!

— Знаю, даже более, чем вы.

— Вы молоды, вы не отец и не можете чувствовать моего оскорбления!

— Напрасно вы так думаете, князь, — с чувством сожаления произнёс Стогов. — Я честный и благородный человек и могу не только чувствовать ваше оскорбление, но и глубоко проникаюсь горестью отца.

— Если так, то вы не должны вступаться за мерзавца!

И тут Эразм Иванович произнёс блестящую речь, о которой на склоне лет вспоминал с восхищением. Ещё бы! Это был его звёздный час в самом прямом смысле этого выражения: его мечты о взлете карьеры обретали зримые черты.

— Если вы не откажетесь от своего намерения, то я, на основании данной мне государем инструкции, арестую вас, и до решения государя вы не выйдете из этого кабинета. Подумайте, князь, куда вы ведёте всё дворянство? Оно, в порыве первых чувств, сделает преступление против начальника губернии, чего император ни оставить, ни оправдать не может, а вы будете главным виновником. Ваше оскорбление разнесётся по всей России, тогда как я знаю истинно, что это пустое хвастовство ветрогона и бабника. Это дело следует окончить в тишине.

— Но оскорбление не может быть поправлено, — встрепенулся, задумавшийся под словами Стогова, князь. — Жених от дочери отказался.

— Знаю всё подробно и знаю, что всё может быть поправлено. И вы, князь, и ваша дочь получат удовлетворение.

— Молодой человек! — князь гордо поднял седую голову. — Не много ли вы на себя берёте? Помните: вы ответите перед оскорблённым отцом!

— Я приму вину на себя, если все не будут удовлетворены. Вам остаётся довериться мне, но я хочу иметь ручательство, что речи не будет.

— Какое вам нужно удостоверение?

И жандармский штаб-офицер получил от Баратаева коротенькую записочку, где тот обязывался против Загряжского не говорить. Он присовокупил её к обязательству, полученному от губернатора, и довольно улыбнулся: теперь у него на руках были документальные свидетельства, которые не дадут главным участникам скандала отказаться от своих слов. Дворяне, хотя и любили потолковать о чести, чаще следовали в своих поступках своей выгоде, и в этом ничем не отличались от прочих податных людишек.

Начало интриги было положено, и все концы держал Эразм Иванович. Сейчас нужно было совершить ход с козыря — оным являлся граф Бенкендорф, и, вернувшись в свой кабинет, штаб-офицер приступил к составлению письма шефу жандармов. Закончив работу, он запечатал бумагу в непромокаемый конверт и отправился к почтмейстеру Лазаревичу, где потребовал у того книгу приказов, в которой своей властью задержал до особого распоряжения движение любой корреспонденции. В этот день почта отправила всего лишь одно письмо, и его отправителем был штаб-офицер Симбирской губернии.

Глава 32

Пока Стогов брал объяснения и обязательства с Загряжского и Баратаева, в благородном собрании случилась сходка решительно настроенных по большей части молодых дворян, которые, прослышав об оскорблении предводителя, стали составлять против губернатора заговор.