— Желал бы я знать, какое вы имеете право мешаться в чужие дела?

Эразм Иванович рассмеялся и легонько похлопал собеседника по коленке:

— Жандармы для того и учреждены, чтобы мешаться в чужие дела. Вы сердитесь, князь, а, узнав мои намерения, не отвергнете моего участия.

— Я не имею нужды ни в чьём участии! — вспыхнул Дадьян. — И всё это касается только меня.

— Вы, князь, намерены разбить рожу Загряжского публично?

— Ну, что же вам за дело?

— До рожи Загряжского мне совершенно нет дела, но подлая рожа Загряжского принадлежит губернатору, вот это и меняет дело. Моя обязанность устранять всякое публичное оскорбление власти, поставленной государем; я пришёл доложить вам: пока Загряжский является губернатором, вы не можете выполнить своего намерения.

— Кто может остановить меня? — свирепея, произнёс Дадьян.

— Я пришёл за тем, чтобы запретить вам замахиваться на государственную власть, — веско сказал штаб-офицер. — Прошу вас дать мне слово, что пока Загряжский является губернатором не оскорблять его ни словом, ни делом.

— Что же мне помешает? — продолжал кобениться князь.

— Тогда я вас немедленно арестую! — заявил Стогов.

Князь закатил истерику: начал кричать что-то бессвязное, хватался за кинжал, сломал чубук, наконец, устал и затих.

— Прошу вас выслушать меня без раздражения, — спокойно произнёс Стогов. — Прежде всего, скажу вам, что вы будете счастливы.

— Каким образом? — князь уже принял байроническую позу и слова цедил через зубы. — Вы же не цыганка, а жандармский офицер. Я отвергаю ваше участие в моём деле. Я вам не верю и вижу, что вы ничего не знаете.

— Эх, почтенный мой князь, какой же я был бы жандарм, если б не знал всего.

— Можете вы мне сказать, что вам известно? — насторожился Дадьян.

— Очень охотно: малодушный хвастун Загряжский считал гордостью для себя похвастать интригой с прекрасной и уважаемой девушкой перед графом Толстым. Последний, как вполне благородный и честный человек, счёл долгом предупредить вас. Тут правы и Толстой, и вы, князь. Презренно и подло виноват негодяй Загряжский. Я рад возможности удовлетворить вас честным моим словом, что негодяй Загряжский солгал: ничего подобного не было.

— Как вы можете знать и ручаться? — недоверчиво произнёс Дадьян.

— Князь, ещё раз повторю: я жандарм!

— Но позвольте, вы сами дворянин и вполне можете оказаться в моём положении, поэтому спрашиваю вас: имею ли я право наказать негодяя?

— Вашего права я не отвергал и не отвергаю, но согласитесь, какое же вам удовлетворение в мордобитии? Меня бы не удовлетворила подобная месть. Нужно ударить мерзавца больнее, — поучающе сказал Стогов.

— Чего же я могу желать или что сделать, по-вашему?

— Вы мне задали вопрос, а я спрошу вас: какого вы хотите удовлетворения? — вкрадчиво вопросил жандарм.

— Ну, а если б я потребовал, чтобы мерзавец сознался, что он солгал?

— Только-то, князь? — удивился Стогов.

— Мне и этого будет довольно!

— Нет, князь, я не того хочу, — торжественно провозгласил Эразм Иванович. — Я обещаю вам, что он должен при вас написать, что он подло солгал и что если сболтнёт хоть одно слово, то без претензий, где бы ни было, дозволит вам разбить свою рожу.

— Будто вы можете это сделать? — недоверчиво скривился Дадьян.

— Даю вам слово, но и вы дайте мне честное слово, что, пока он является губернатором, вы не оскорбите его, — сказал Стогов, чувствуя, что он победил.