Потревожила Сеченова ключница, принесшая чай с хозяйским сахаром. Чай он любил пить горячим и, чтобы не пропадать добру, пришлось подняться, достать каменные баранки и, перекрестившись на образ, приступить к утреннему священнодействию чаепития. Павел Дмитриевич чай пил из блюдца, налив в него оживляющую влагу, он несколько раз дул на неё, потом откусывал крепкими зубами кусочек сахара и шумно втягивал порцию чая в себя. Одновременно с употреблением бодрящего напитка мысли его стали приходить в более строгий порядок, самым разумным для себя он окончательно определил на аудиенции держаться строго, достойно и ничего лишнего не говорить.

Ожидаемая встреча, увы, не состоялась. Сеченов допивал свой чай, а по Большой Саратовской улице, свернув на неё с Дворцовой мчался Дмитрий Кравков. Бросившись в погоню за сестрой и коварным обольстителем, он всю ночь спешил на перекладных в Симбирск и, прибыв туда, кинулся к губернатору, учинил в швейцарской страшный шум, но ничего не добился и, по подсказке дежурившего там жандарма, кинулся в караваевские номера.

Когда Дмитрий Кравков ворвался в номер Павла Дмитриевича, тот порядком струхнул, но присутствия духа не потерял, вспомнив о своём официальном статусе сызранского городничего.

— Вы негодяй! — страшно закричал молодой Кравков. — Вы подло злоупотребили нашим доверием, прикинувшись честным человеком и дворянином!

С этими словами он бросил на пол снятую с руки овчинную рукавицу.

— Это что, вызов? — презрительно спросил Сеченов. — Вы забываетесь, молодой человек! Я — сызранский городничий, лицо официальное, государственное. Немедленно извинитесь и бегите из города, пока вас не упекли по моему представлению на гауптвахту!

— Вы, сударь, негодяй и подлец! — в исступлении заверещал Кравков.

— А вы — мальчишка и молокосос! — взревел Сеченов. — Вас за ваши вздорные выдумки нужно ставить на горох и сечь крапивой!

— Я… Я… Я вас пристрелю, как собаку! — Кравков сунул руку под бекешу, вытащил пистолет и направил его на Павла Дмитриевича.

Сеченов был пехотным офицером и боялся только пощёчин, но никак не оружия. Он смело шагнул в сторону противника, раздался выстрел, пуля пролетела мимо, разбила стекло, и его обломки посыпались на ошарашенных прохожих. Павел Дмитриевич крепко схватил Кравкова за руку и отобрал оружие.

— Сопляк!

И крепкими тумаками стал вышибать его из комнаты.

Скандал в комнате Сеченова моментально донёсся до ушей Анны Петровны. Она выскочила в коридор и столкнулась с перепуганной ключницей, уже вооружённой бельевой скалкой, по лестнице на второй этаж взбежал дежуривший внизу человек, и они втроём поспешили к номеру Сеченова, дверь которого с треском отворилась и под ноги гостиничной команды и любопытствующих жильцов кубарем вывалился Кравков, а следом вылетели пистолет и овчинная рукавица.

— Какой ужас! — воскликнула Анна Петровна, и было непонятно, чего в её голосе больше — ужаса или восторга. Её взгляд чётко примечал следы и детали происшествия, всё это понадобится, чтобы украсить свою версию произошедшего узорами достоверности и фактов.