— Ах! — воскликнула Анна Петровна, увидев полицмейстера. — Вы уже здесь!

— Я и должен быть раньше всех на месте преступления! — важно заявил Орловский. — Объясните, что тут случилось?

— Пока и мне ничего неизвестно, — извернулась Караваева. — Но, кажется, это из-за девицы Кравковой, которая вечор бросилась в ноги губернатору, чтобы он помог ей определиться в Спасский женский монастырь. Я спешу во дворец, ведь там ничего не знают.

— Мои сани к вашим услугам, — предложил Орловский, вмиг понявший, что ему выпадает случай отличиться перед губернским начальством скорейшим раскрытием явно преступного происшествия.

Между тем слух о выстреле в номерах Караваевой с быстротой молнии облетел весь город. То там, то здесь были видны сбившиеся в кучки обыватели, взволнованные произошедшим событием, то там, то здесь на Большой Саратовской съезжались друг к другу санки, запряжённые лошадьми, и совершающие утренний моцион представители благородного сословия, старые и молодые, взахлёб обсуждали случившееся. В город будто ворвалась свежая струя воздуха и взбодрила всех, все стали деятельны, все ринулись оповестить своих знакомых, а эти знакомые оповещали своих знакомых, а те своих, известие захватило весь город и никого не оставило равнодушным. Правда, говорили разное: одни непреложно утверждали, что в номере застрелился гвардейский офицер, проигравший в карты казённые деньги, другие были уверены, что случилось нападение чеченцев, с которыми в это время вели изнурительную войну, третьи не сомневались, что был убит и ограблен богатый купец-прасол, занимающийся перегоном и продажей скота. Однако ничего из этого не подтвердилось. Гвардейский офицер князь Дадьян преспокойно вышел из номеров, уселся в санки и поехал к предводителю дворянства князю Баратаеву, за дочкой которого он бескомпромиссно ухаживал; в записях полицейской книги приезжающих, которую вели при въезде в город, лиц кавказской национальности обнаружено не было; а прасол тоже оказался ни причем: он преспокойно вышел из трактира, где выпил десять чашек чаю с солёными крендельками и отправился в гости к сызранскому помещику Волобуеву, у которого всегда покупал большие партии скота.

Появление из номеров Караваевой и Орловского вызвало живейший интерес публики, обыватели мигом окружили сани полицмейстера и со всех сторон посыпались вопросы.

— Анна Петровна, голубушка, за что вас взяли?

— Игнатий Мартынович, кого застрелили?

— А правда, что вчера в номера инкогнито въехал флигель-адъютант, расследующий злоупотребления рекрутского присутствия?

Башкирский мерин, оседая на круп, всхрапывая, таращился лиловыми глазами на беспокойно гомонивших людей, но полицмейстер крепко удерживал его вожжами и нетерпеливо покрикивал:

— Дорогу, господа! Дорогу!

Наконец саням освободили путь, и седоки мигом домчались до губернаторского дворца. Иван Васильевич, отстранив полицмейстера, завёл Анну Петровну в свой кабинет, где дотошно всё у неё выспросил и запретил ей кому-нибудь ещё говорить о происшествии.

— Особенно Орловскому не говорите, он мигом побежит с этим к жандарму, который только за тем и послан, чтобы сделать дурно губернатору. Или лучше вот что сделаем. Я вас проведу в покои, и вы побудете там с губернаторшей. Она о вас уже как-то спрашивала.

— Ей я могу рассказать о происшествии?

— Ни под каким видом! — запретил Иван Васильевич. — У вас всегда есть короб новостей со стороны, которая противодействует его превосходительству. Вот и вывалите их Марье Андреевне, чтобы она их перебрала.

Иван Васильевич проводил Караваеву в покои губернаторши, а сам отправился с докладом к Загряжскому.

— Ай, ай! — сказал Александр Михайлович и строго посмотрел на правителя канцелярии.