.. Это ты называешь – сквитаться с Барыней?
– Сквитаться, – сказал Мухин, мечтательно щурясь, – это сделать то же самое, что она сделана со мной и с Мариной. Я на такое не способен, поэтому ей просто вышибут мозги. Я – гуманист.
«Чокнутый гуманист», – хотел я добавить маленькому человечку с разбитым лицом, который лежал на холодном полу и надрывно кашлял, не переставая при этом мечтать о сведении старых счетов с женой бывшего министра финансов, которая в данный момент проживала в Испании под усиленной охраной.
И скорее всего давным‑давно забыла о своих поездках на розовом «Мерседесе» со своим маленьким белобрысым приятелем.
10
...Леха был так ошарашен и раздавлен, что совсем перестал соображать. Он даже подумал, что ночью на дачу напала какая‑то банда и перебила всех, почему‑то пощадив его с сестрой. И он не понимал, почему ему говорят только о двух трупах – Игоря Феликсовича и Анны Семеновны.
А следователь не понимал, про какую еще женщину толкует ему подследственный.
– Меньше надо «колес» глотать, – говорил следователь, которому ежедневно звонили из прокуратуры, из обкома партии и даже из министерства, требуя скорейшего расследования зверского убийства директора алюминиевого комбината и его супруги. – Тогда не будут мерещиться всякие женщины... Мало тебе той, которую ты изнасиловал и убил? Она же в матери тебе годится!
У Лехи кружилась голова, но он все же вспомнил фамилию Барыни.
– Эта женщина была вместе с нами на даче, – сказал он. – Она нас привезла. Это были ее знакомые. И мы не вламывались, мы никого не грабили и не убивали...
Следователь обалдел от такого бесстыдства. Застигнутый на месте преступления с руками в крови и со спущенными штанами, убийца и насильник продолжал упираться.
– Отпечатки пальцев, – сказал следователь. – Сперма. Кровь на руках и на одежде. Наркотические препараты у тебя в карманах. Золотые изделия и деньги, которые вы сложили в сумку. Этого всего достаточно, чтобы тебя расстреляли.
– Расстреляли? – Леха вцепился в стул, чтобы не свалиться на пол: все вокруг кружилось и вертелось, словно на карусели. – За что?!
– Думаешь, не за что? – следователь продолжал изумляться наглости этого наркомана. – Думаешь, тебя нужно пожалеть и отпустить? Так уморились, бедняжки, пока грабили и убивали, что уснули прямо рядом с трупами!
– Найдите ту женщину, – отчаянно молил Леха. – Она вам подтвердит, что мы были на даче в гостях. И Анна Семеновна, она сама...
– Заткнись, ублюдок! – Следователь не выдержал и треснул Мухина по лицу. – Не смей такое больше говорить!
– Моя сестра тоже может подтвердить...
– Твоя сестра, – с презрением процедил следователь, – законченная наркоманка, она сидела на героине. Но даже и она не лжет так, как лжешь ты!
– Какой героин? – прошептал Леха. – Это же были просто легкие стимуляторы...
Два дня спустя он увидел Марину на очной ставке и понял, что это действительно был героин. Марина была на себя не похожа, ее трясло, она не отвечала на вопросы, ее тошнило... И лишь в самом конце, наткнувшись больными глазами на брата, она закричала:
– Ты что, не понял? Это все сделала ОНА! Это ОНА! И больше никто!
И Леха стал твердить фамилию Барыни на всех допросах. Добился он этим только одного. Как‑то следователь небрежно бросил ему:
– И кончай примешивать к своим преступлениям других людей. Не знаю, где ты слышал фамилию этой женщины... Ее муж выполняет важное государственное задание за границей, и я не позволю тебе впутывать ее сюда. |