– Правильно, – сказал один из визитеров и тяжелой ладонью ухватил Мухина за шею. – Но нужно было помалкивать и до суда. Понимаешь?

Мухин попытался закричать, но тут ему так врезали, что крик застрял у него в глотке. И дальше он уже молчал, кусая губы и глотая собственную кровь...

Наконец‑то он понял, что его предали. А точнее, не предали – а использовали. Использовали, а потом выбросили за ненадобностью. Продемонстрировав напоследок, что он полное ничтожество, нуль без палочки, об которого можно вытереть ноги и двинуться дальше.

Что и сделала женщина, которую уважительно называли Барыня. А антикварный бронзовый подсвечник занял место в одной из комнат ее большого гостеприимного дома – вместе с другими памятными сувенирами. Барыне было что вспомнить...

11

– Я даже не знаю, зачем ей понадобилось убивать тех людей, – сказал Мухин. – Может, и выгоды‑то никакой не было. Ей просто нравилось играть людьми, нравилось управлять ими. Есть психи, которым нравится убивать, а этой суке нравилось играть с живыми людьми – поднимать их вверх, а потом швырять вниз. И любоваться этим чудным зрелищем. И тащиться, понимая, что все это – дело ее рук... А уж мужей своих по службе проталкивать или там денежные какие‑то дела решать – это для нее проще простого. Так мне кажется... И еще часто думал, пока был на зоне: «Как должна себя чувствовать такая вот дрянь, которая многие годы делала с людьми все, что хотела?» Наверное, ощущала себя кем‑то вроде богини. Наверное. И я решил ей испортить это удовольствие. Я написал ей письмо. Не лично ей, потому что адреса я тогда не знал, а в офис одной из ее фирм. Написал, что выхожу на свободу и что я очень‑очень‑очень зол. Что она сломала мне жизнь и что я хочу в ответ сломать жизнь ей. Короче, написал всю правду. А потом, когда ее ребята уже кинулись меня искать, я им записочки подбрасывал, чтобы позлить эту суку. Чтобы ей жизнь медом не казалась...

– А при чем тут алмазы? – спросил я, наблюдая за какими‑то странными перемещениями на складе. Тот тип с тонкими усиками подскочил к Хрусту и стал что‑то шептать ему на ухо. Хруст вздрогнул, отошел от Тыквы и вынул из кармана мобильник. И лицо у него стало какое‑то встревоженное. И еще он покосился в сторону Мухина. Мухин это заметил и широко улыбнулся.

– Алмазы... – Мухин стал говорить быстрее, будто бы его время истекало и он боялся, что не успеет рассказать все. – Я же говорю – Испания, двадцать человек охраны в обычное время, да еще там всякие сигнализации. Это тебе не вонючий подъезд в Питере, тут киллера за пять штук не наймешь, тут нужны финансы. Ну, мы с Циркачом и с Пистоном сначала провернули операцию – взяли у одной гоп‑компании два чемодана алмазов. Потом я их должен был толкнуть, привезти бабки в Москву, Пистону и Циркачу. А затем мы бы двинули в Европу, набрали там людей – и разнесли всю эту Испанию к чертовой матери! Я просто подстраховаться решил, чтобы денег было побольше, на всякий случай. Кинул этого болвана в камуфляже, кинул‑то без проблем, а вот ребята Барыни меня подловили. Нельзя мне было тут задерживаться...

– Эй ты, урод! – Хруст уже не шел, он бежал в нашу сторону. К уху он прижимал мобильный телефон. – Что за дела? Что происходит, твою мать?!

– Происходит то, что должно происходить, – спокойно ответил с пола Мухин. – По полной программе. Я же предупреждал – у вас не все схвачено, ребята.

– Заткнись! – рявкнул Хруст, вслушиваясь в слова своего телефонного собеседника. – Да, я слушаю... Не может этого быть! Потому что вот, передо мной! Вот он валяется, ни в какую Москву не поехал.