|
Не знаю, где ты слышал фамилию этой женщины... Ее муж выполняет важное государственное задание за границей, и я не позволю тебе впутывать ее сюда. Тем более что в ту ночь она была в Ленинграде, и это могут подтвердить десятки свидетелей. А вот факт твоего знакомства с ней никто не может подтвердить. Это твой очередной наркотический бред, Мухин. Тебе пора писать чистосердечное признание. Вот чем тебе пора заняться. И, – следователь понизил голос, – если у тебя с этим проблемы, тебе помогут. Сегодня же ночью, в камере.
– Я подумаю, – сказал Мухин. – Рад слышать, – сказал следователь, морщась и устало массируя виски. У него были свои проблемы в связи с тем, что дело не закрывалось так быстро, как хотелось. Куда‑то запропастилось орудие убийства – тяжелый бронзовый подсвечник, которым размозжили черепа супружеской паре. Его не нашлось на даче, его не было и среди вещей, приготовленных «ворами» к уносу в сумке. Следователь проклинал халатность тех уродов, которые перевозили вещдоки с дачи в управление и где‑то посеяли главную улику. А может, попросту сдали в комиссионку за хорошие бабки. Всякое могло случиться, но голова от этого болела исключительно у следователя. К тому же городского прокурора заинтересовала часто встречающаяся в протоколах допросов фамилия некоей женщины, которую следователь трактовал как наркоманский миф. Прокурор распорядился рассмотреть всю эту историю более внимательно, и следователь не мог ничего ему возразить. А звонки сверху продолжались, и следователь устал объяснять, чья это вина, что преступники до сих пор не в зале суда. На прокурора тоже, вероятно, давили, но он упорствовал, и поиски подсвечника продолжались. До тех пор, пока машина прокурора по несчастной случайности не сорвалась в пропасть, когда прокурор с женой ехали по горной дороге на кавказский курорт. После этого все как‑то само собой уладилось. Никто не вспоминал про подсвечник, зато все требовали поскорее передать дело в суд, чтобы в нашумевшей кровавой истории была поставлена точка. За день до начала судебного процесса к Мухину пришел адвокат, про которого Мухин думал, что это самый бестолковый адвокат в городе. Оказалось, что адвокат гораздо умнее, чем казалось Лехе. – Тебе просили передать, – сказал он тихим безжизненным голосом, – если на суде ты назовешь ее фамилию, будут нехорошие последствия. – Мне расстрел светит, какие там еще могут быть последствия? – У тебя еще есть сестра. И ее могут сегодня ночью изнасиловать, после чего она может повеситься в камере. И тогда тебя действительно расстреляют. Другой вариант – ты молчишь, получаешь срок, твою сестру лечат от наркомании. Подумай, что лучше. Лучше для тебя и для твоей сестры. – Вас послала она? – спросил Мухин после тяжелого раздумья. – Она? – Леха назвал фамилию. Адвокат вдруг хлестнул его по щеке. Жестким, не терпящим возражений голосом он проговорил: – Я же сказал – не называть никаких фамилий! – Она? – упорствовал Мухин. – Меня послала Барыня, – сказал адвокат, и это был первый раз, когда Мухин услышал эту кличку. – Она что‑нибудь просила мне передать еще? – Да, – важно качнул головой адвокат. – Она надеется, что ты будешь умным мальчиком. Это было совсем не то, чего ожидал Мухин. Но он постарался, он был умным мальчиком, и он ничего не сказал на суде. И его не приговорили к расстрелу – тут адвокат не соврал. Но в остальном все пошло чуть иначе. Вечером в камеру к Мухину зашли трое. Три немногословных здоровяка, один из которых стал сразу расстегивать брюки. Двое других двинулись к Мухину. – Подождите! – закричал тот, вжимаясь в стену. – Это ошибка! Я же ничего не сказал на суде, я же промолчал. |
