– Ну не за этим же, – пренебрежительно мотнул я головой в сторону Лимонада. – Может, за палатой напротив? Если дверь палаты открыта, то очень просто наблюдать...

Лимонад что‑то порывался сказать, возможно, стремился доказать, что и он не совсем пропащий человек, что и за ним тоже можно следить. Но тут медсестра вогнала ему в предплечье иглу шприца, и Лимонад сосредоточился на переживании боли, пусть и такой смехотворной. Лицо у него стало прямо как у покойника. Милиционер тем временем обдумал мое предположение и рассудительно заявил своему напарнику:

– А что... Очень может быть. Надо бы проверить ту палату...

Тут я и смотался. Когда тебя мутузят с самого утра и до вечера то физически, то морально, начинаешь чувствовать себя так хреново, что хоть впору ложиться в больницу рядом с Лимонадом.

И хреново мне было настолько, что душу не грела даже переданная Лимонадом фраза его соседа: «Если поспешите, успеете его перехватить!» За мной уже поспешали, меня уже хотели перехватывать, меня подкарауливали люди с фальшивым гипсом!

Я становился популярным человеком. И это было круто. Однако, будь это фильм, я бы сейчас нажал кнопку «стоп», лег спать и включил это кино снова дня через два, придя в себя после сегодняшних приключений.

Но это не было кино. И не было кнопки «стоп». Поэтому я знал, что, пока буду спать, кто‑то готовится перехватить меня.

3

Что спал, что не спал: телефонная трель заставила меня оторвать голову от подушки, я мельком глянул на часы и ужаснулся. Судя по часам, я проспал почти пять часов, а судя по ощущениям – как будто только закрыл глаза. И если раньше я чувствовал себя разваливающимся на куски, то теперь, добираясь до телефона, я понял – все, развалился.

– Ты, придурок, что со мной делаешь? – зверским басом проорал в трубку Карабас. Он мог быть таким, когда требовалось. Кажется, сейчас наступил именно такой момент.

– А что я делаю? – непонимающе проговорил я, почесываясь и медленно закрывая глаза – собственное отражение в зеркале на противоположной стене нагоняло на меня уныние.

– В гроб меня вгоняешь! – разъяснил Карабас. – Во сколько ты должен быть на работе? А сейчас сколько?!

В принципе, я понимал, что Карабас говорит о двух разных цифрах, но дать точного ответа спросонья я не мог. О чем четко и поведал своему хозяину.

– Ты что, обкурился? – проследовала реакция. – Вместе с корешом своим, наркоманом, да? Как его там – Квас?

– Лимонад, – поправил я равнодушно.

– А‑а, – отозвался Карабас. – Ну, я помню, что это из области безалкогольных напитков. Короче, бери ноги в руки – и на работу!

– А мои разве не справляются? – со слабой надеждой поинтересовался я. Жестокий Карабас убил мою надежду.

– Твои? – ехидно переспросил он. – Твой жиртрест, то есть Фарид, отпросился на сегодня, к нему брат из Ташкента приехал. А Антон сам знаешь чем занимается. Клеит все, что движется. Двигай сюда, Саня, тем более что тут твой полковник ошивается.

– Мой полковник?

– Ну тот, что на днях заходил. Ты еще с ним так мило поговорил...

– Лисицын, – обреченно сказал я.

– Он самый. Видать, понравилось ему у нас. Пришел без ОМОНа, выпивает слегка, на девок глазеет...

– Странно, – пробурчал я, понимая, что сон ушел от меня безвозвратно. Я протер глаза, глянул на себя в зеркало, вздрогнул и прислушался к тому, что говорил в трубке Карабас:

– ...так, может, подговорить какую из наших девчонок, чтобы посидела у полковника на коленях? В качестве подарка от заведения?

– Нет, – торопливо оборвал я Карабаса.