— На что намъ, родная, елочка? Малыхъ детей у насъ нетъ.

— А все посидимъ, посмотримъ, какъ горитъ она. Шурочка прислала мне украшенія, Женя свечки, Гурочка фейерверкъ комнатный. Зажжемъ и всехъ своихъ такъ то славно вспомнимъ. У каждаго изъ насъ такая, поди, горитъ. На звезду погляжу, подумаю: — у Олечки такая, у Маши, у Мити въ Пржевальске въ полковомъ собраніи, у батюшки… Точно какъ и они все съ нами побудутъ. Сердце отмякнетъ.

— Ладно. Привезу. Если на рынке не будетъ, я къ Петру Ѳедоровичу проеду, у него въ саду молоденькую срубимъ.

— Разве решилъ все таки ехать къ нему?

— Хочу жеребца того, что я тебе разсказывалъ, поторговать. На службу въ январе идти, сотней командовать, надо коня иметь на совесть.

— Дорого проситъ… Намъ не управиться.

— Просить тысячу, дамъ шестьсотъ, глядишь и поладимъ. Свой онъ — не чужой. Одного училища… Уступитъ…

Тихонъ Ивановичъ попустилъ лошадей. Мимо него проплыла безконечно милая, родная голова въ шлычке съ неубранными со сна волосами, словно чужая въ тяжелой казачьей шубе. Стукнулъ обводъ саней о столбикъ у воротъ, покачнулись на ухабе сани.

Въ степи казалось светлее. Сильно вызвездило на темно синемъ небе. Звезды подъ утро разъигрались. На ресницы иней налипъ и отъ него казались звезды громадными и мутными. Сухая позёмка шуршала по обледенелому, крепкому насту. Лошади по льдистой мало наезженной дороге бежали легко и споро. Комья снега щелкали по холщевымъ отводамъ саней. Клонило ко сну. Безконечной казалась степная дорога и длинной зимняя ночь. Все не погасали въ небе звезды, не бледнелъ востокъ, не загоралась румяная заря.

«Такъ, такъ», — думалъ тихую думу Тихонъ Ивановичь. — «Что-же, если ей такъ хочется и зажжемъ мы у себя елочку, какъ у людей и вспомнимъ родныхъ и близкихъ. Можетъ-быть, изъ станицы барышни Чебаковы пріедутъ, ряженые какіе нибудь набредутъ на елочные наши огни, все ей, моей милой Питерской птичке, веселее станетъ. Рождество Христово… Святки. Привыкла они, чтобы съ елкой ихъ встречать».

Лошади бежали — тюпъ, тюпъ… Летели комья снега, и не заметиль Тихонъ Ивановичъ, какъ вдругъ погасли въ небе звезды, какъ позеленело холоднее небо, а на востоке широко раздвинулась степь и белое вдали небо слилось со снеговыми просторами.

VII

Последнія субботу и воскресенье передъ Рождествомъ семьи Жильцовыхъ и Антонскихъ сходились вместе. Или Жильцовы ехали въ Гатчино къ Антонскимъ, или Антонскіе всемъ своимъ девичьимъ царствомъ пріезжали въ Петербургъ. Это была традиція семьи. Въ этомъ году Марья Петровна съ Шурой, Мурой и Ниной пріехала къ сестре на Кабинетскую улицу и къ великой радости Жени, счастливому смущенно Гурочки и негодование Вани: — «девчонки!!» — женское царство водворилось въ квартире Ольги Петровны.

Въ субботу обедали раньше, ко всенощной не пошли: — «некогда, никакъ не управиться… Такъ много надо сделать»… после обеда раздвинули обеденный столъ, положили доски, низко спустили надъ столомъ лампу и подъ руководствомъ Шуры принялись клеить и раскрашивать бонбоньерки и украшенія для елки. Мура, Ваня и Нина на одномъ конце стола клеили по готовымъ трафаретамъ гирлянды и цепи и оклеивали пестрою бумагою коробки. Подъ самой лампой въ благоговейномъ молчаніи уткнулись въ работу сама Шура, Женя и Гурочка. Пахло крахмальнымъ клейстеромъ — глубокая тарелка съ нимъ стояла съ края стола. Дети возились подле нея, выхватывали другъ у друга большую кисть, смеялись и кричали. Подъ лампой Гурочка, насупивъ брови, по чертежу, начерченному Шурой сосредоточенно клеилъ затейливую звезду, всемъ звездамъ звезду, какой нигде и ни у кого не было, звезду, созданную творческимъ геніемъ Шуры.