— Я знаю, что Володя въ партіи, — чуть слышно сказала Шура.

— Въ какой?..

— Не сумею тебе сказать. Онъ не пояснилъ… Да и все это было такъ сумбурно, кошмарно… Точно во сне… Я на прошлой неделе была съ нимъ на митинге.

— На митинге? — съ неподдельнымъ страхомъ спросила Женя.

— То-есть, если хочешь, это не былъ настоящій митингъ… Массовка, какъ они говорятъ.

— Интересно… Разскажи…

— Какъ сказать? Мне не понравилось… Когда ляжемъ спать я «тебе буду разсказать»…

Въ столовую вошла Параша.

— Пожалуйте, барышни. Тетенька сердятся, второй самоваръ выкипаетъ.

— Ахъ, пожалуйста. У насъ все готово, — вспыхнувъ, сказала Шура и пошла съ Женей изъ столовой.

VIII

Марья Петровна съ Мурой и Ниной спали въ спальне у Ольги Петровны. Шура у Жени. Женя уступила кузине свою узкую девичью постель, надъ которой виселъ на стене, на голубой ленте съ широкимъ бантомъ, писанный на эмали художественный образъ Казанской Божіей Матери. Женя устроилась на маленькомъ диванчике, къ которому былъ привязанъ стулъ.

На письменномъ столе горела маленькая электрическая лампочка подъ шелковымъ синимъ абажуромъ. Отъ нея мягкій и нежный ровный светъ падалъ на изголовье Жениной постели. Шура сидела на ней, облокотившись на высоко поднятыя подушки. Волосы цвъта спелой ржи были скручены небрежнымъ узломъ и переброшены лисьимъ хвостомъ на грудь, на белую не смятую ночную сорочку. Маленькiе локоны вокругъ лба светились серебрянымъ нимбомъ. Глаза въ тени волосъ казались темными и огромными. Полное, гибкое тело по кошачьи мягко изогнулось на постели. Въ свете лампы виднее стала молодая грудь подъ голубыми ленточками прошивокъ. Несказанно красивой показалась Шура Жене.

— Тебя такъ написать, — сказала Женя. Совсемъ картинка Греза будешь.

— Скорее Фрагонара или Маковскаго, — улыбаясь спокойной ленивой улыбкой сказала Шура. — Ну полно… Глупости… Кто теперь меня напишетъ?.. Векъ не тотъ.

— Какой-же такой векъ? Разве не будутъ насъ любить?.. Почитать наши таланты, восхищаться нами? Страдать по насъ? Преклоняться передъ чистой девичьей красотой?.. Ты ведъ, Шура, и сама не замечаешь, какая ты прелесть!..

— Любить насъ?.. Пожалуй, что и не будутъ… Желать насъ — да… Издеваться надъ нами… Да… Заставятъ насъ работать, подъ предлогомъ равноправія съ мужчинами… да…

— Откуда ты это взяла?..

— Все отъ Володи. Онъ ведь меня просвещать все хочетъ, завербовать въ свою партію. А какая это партія — Господь ведаетъ.

— Какъ интересно?

— Нетъ… Совсемъ неинтересно… Да вотъ, слушай. Я давно приставала къ Володе, чтобы онъ познакомилъ меня со своими товарищами. Тамъ ведь много и женщинъ бываетъ — курсистокъ, работницъ съ фабрикъ. Онъ какъ-то уклонялся. Онъ хотелъ, чтобы я была только съ нимъ.

— Ревновалъ?..

— Кто его знаетъ…

— Ну, разсказывай, Шурочка. Ты не очень спать хочешь?.. Я отъ одного ожиданія твоего разсказа какъ волнуюсь, воображаю, каково было тебе!

— Да я очень волновалась. Отъ этого я плохо соображала, что происходитъ и очень смутно все помню. Точно во сне все это мне приснилось. Это было, какъ мне кажется, разрешенное, легальное собранiе. Кажется оно было пристегнуто къ какому-то литературно-поэтическому кружку. По крайней мере тамъ была какая то толстая писательница, которая должна была потомъ читать свои произведенія, были и какіе то странные и совсемъ мало воспитанные поэты.