Она прямо въ лицо посмотрела офицеру. Очень хорошъ!.. Румяное отъ мороза и возни съ ящикомъ лицо было круглое и въ меру полное. Черные волосы были припомажены на проборъ. Серые глаза смотрели смело и зорко. Хитрый, должно-быть, казакъ… И опять испугалась за барышень. Очень показались ей хороши маленькіе усики, точно кисточки легкія надъ верхней губою. Но, испугавшись, она еще решительнее сказала:

— Нетъ… нетъ. Никакъ это невозможно. Елочку нашу поглядите. У васъ, поди, никого и близкаго здесь нетъ.

— Да никого и нетъ, — простодушно сказалъ офицеръ.

— Ну вотъ и пожалуйте.

— Что-же, вынимать что-ли? — сказала Параша, развертывавшая бумагу. — Страсти то какія! И где это такого зверюгу Дмитрій Петровичъ только достали?

— Позвольте я самъ. Тамъ еще внизу ящички лежатъ для барышень.

Изъ вороха бумагъ, древесныхъ стружекъ и опилокъ показалось чучело громадной головы кабана, укрепленной на дубовомъ щите. Желтоватые клыки торчали кверху, при свете лампы стеклянные глаза злобно поблескивали,

Офицеръ передалъ чучело кабана Параше и сказалъ:

— Только крепче держите, въ ней полтора пуда веcа.

— Господи!.. Какое страшилище, — повторила Параша, обеими руками принимая чучело.

Гурдинъ порылся въ соломе, досталъ изъ нея два длинныхъ ящичка, завернутыхъ въ тонкую китайскую бумагу и подалъ ихъ Ольге Петровне:

— Это, — сказалъ онъ, — Дмитрій Петровичъ просилъ передать его старшимъ племянницамъ. Это перья белой цапли, то, что называется «эспри», тоже его охоты.

— Ну, а теперь, прошу васъ, — сказала Ольга Петровна.

Двери точно сами собою распахнулись. Впереди всехъ пошла въ залъ Параша съ кабаньею головой, за нею Ольга Петровна и Гурдинъ.

Въ праздничномъ, золотистомъ, точно таинственномъ свете елочныхъ огней Гурдинъ прежде всего увидалъ двухь барышень въ светло-кремовыхъ платьяхъ, одну повыше, блондинку, съ голубымъ бантомъ на поясе, другую шатенку, съ розовымъ, потомъ заметилъ еще двухъ девочекъ гимназистокъ, въ форменныхъ коричневыхъ платьяхъ, еще было два гимназиста и изъ за стола съ дивана навстречу ему поднялись два пожилыхъ человека и высокая красивая дама.

— Это вотъ старшая моя, — сказала Ольга Петровна, показывая на красивую шатенку, — Евгенія Матвеевна.

«Евгенея Mатвеевна», — кажется, ее первый разъ такъ офиціально назвали, точно загорелась, вся запунцовела отъ непонятнаго смущенiя и нагнулась въ церемонномъ книксене, изученномъ въ гимназическомъ танцъ-классе. Гурдинъ тоже какъ будто очень смутился и растерялся, но къ нему подошелъ высокій человекъ въ черномъ сюртуке и овладелъ гостемъ.

— Что долго и церемонно такъ представлять, — сказалъ онъ, беря Гурдина подъ локоть, — это моя Шура, прелестный мой дружокъ, а то мои младшія… Жена моя, а это, простите, ваше имя и отчество?..

— Геннадій Петровичъ.

— Такъ то, батюшка мой, Геннадій Петровичъ. Хорошо вы къ намъ попали въ наше женское царство. И въ какой прекрасный праздникъ!.. Где-же вы такого редкаго зверя ухлопали?.. Какъ давній преподаватель естественныхъ наукъ могу уверить васъ — редчайшій по величине и красоте экземпляръ.

— Это дядя Дима убилъ, или вы? — краснея, ломающимся отъ смущенія голосомъ спросилъ Гурдина Гурочка.

— Можно сказать — оба вместе. Моя пуля ему въ заднюю ногу попала — бегъ его задержала, а Дмитрий Петровичъ въ шею потрафилъ въ самое то место, где край доски.

— Удивительно сделано чучело — сказалъ Антонскій, — неужели это въ Туркестане работали?

— Это делалъ нашъ делопроизводитель по хозяйственной части.