Тост был выпит с шумными восклицаниями; Доббль выразил свою благодарность, и джентльмены отправились в гоcтиную. Молодые люди, стыдившиеся до ужина пуститься в танцы, обнаруживали теперь удивительную непринужденность; в музыкантах проявлялись несомненные признаки поздравления с наступающим новым годом, и танцы продолжались до последней поры первого утра нового года.

Едва только мы кончили последния слова вышеупомянутого тоста, как на соседних церквах раздалась первые удары полночного часа. Не правда ли, что в звуках этого удара отзывается что-то благоговейно-страшное? Не правда ли, что в другое время они не поражают нас так сильно, как теперь? В другое время часы спокойно летят мимо вас, и мы вовсе не замечаем их полета. Но ведь мы меряем человеческую жизнь годами, а этот торжественный звон ясно гласит нам, что мы миновали еще один поверстный столб, поставленный между нами и нашей могилой; пожалуй, мы можем заглушить его, но нам не заглушить душевного убеждения, что когда следующий звон возвестит прибытие нового года, то мы также останемся нечувствительны к глаголу времени и не подумаем о пределе нашей жизни!

IV. ГОСПИТАЛЬНАЯ ПАЦИЕНТКА.

Бродя по вечерам по улицам Лондона, мы часто останавливались под окнами какого нибудь госпиталя и рисовали в своем воображении мрачные и унылые сцены, происходившие внутри этой храмины. Внезапное движение светильника от одного окна к другому, а потом постепенное уменьшение света, как будто его уносили в отдаленный конец комнаты, к кровати страдальца, - быстро пробуждало в нашей душе целую толпу грустных размышлений. Чтоб прекратить порывы шумной веселости, в то время, когда весь город погружен в глубокий мрак и сон, стон только взглянуть на тусклый свет ночника у постели больного, который изнемогает в мучительных недугах.

Кто может высказать тоску тех долгих томительных часов, когда единственный звук, поражающий слух больного - это несвязный бред другого больного, снедаемого пламенен горячки, или невнятные слова молитвы, произносимой умирающим? Кто кроме тех, которые испытали это, может представить себе чувства одиночества и унылой печали, этого неизбежного удела несчастных, оставленных во время ужасной болезни на руки чужих людей? кто кроме матеря, жены или дочери так нежно отрет холодный пот с лица страдальца или поправить ему жосткой изголовье?

Под влияньем таких размышлений мы отворачивались, завидев больницу, и быстро уходили по опустелым улицам. Грусть, которую испытывало тогда наше сердце, нисколько не уменьшалась при виде жалких создании, изредка попадавшихся нам на встречу. Каждому из нас известно, что госпиталь есть место прибежища и успокоения множества бедняков, которые без этого заведения должны бы умереть на улице; но каковы должны быть чувства отверженных бродяг, когда им придется слечь на одр болезни; без всякой надежды на выздоровление? Если несчастную женщину, которая бродит по тротуарам далеко за полночь, и жалкую тень мужчины, призрак нищеты и пьянства, которая ищет приюта себе на ночь в каком нибудь уголке, прикрытом от дождя если их ничто не привлекает в этой жизни, то может ли в ней оставаться что нибудь, на которое они могли бы оглянуться при кончине? Станут ли они заботиться о спокойном крове и мягком ложе, когда в их душе пробуждаются воспоминания о позорной жизни их, когда, раскаяние для них непонятно и сожаление рождается слишком поздно?

Несколько месяцев тому назад, мы без всякой цели бродили по Ковент-Гардену, как вдруг внимание наше привлечено было весьма замечательной наружностью буяна, который, не соглашаясь принять на себя труд прогуляться в полицию, на том основании, что не имеет к тому ни малейшего расположения, был посажен на тачку и отвезен туда, к величайшему восторгу зрителей, но, повидимому, к крайнему прискорбию с его стороны.