— Понятно. — Главный Евнух медленно потер острый подбородок, подозрительно рассматривая судью. Неожиданно он вски­нул глаза и решительно приказал: — Оставь­те нас одних!

Человек в черном двинулся к двери, туч­ный евнух — за ним. Как только за ушед­шими закрылась дверь, старик медленно под­нялся с кресла. Если бы не его согбенные плечи, он был бы почти такого же роста, как судья.

— Я хочу показать вам мои цветы. Идите сюда, — сказал он и заковылял к окну. — Эта белая орхидея очень редкая и каприз­ная. Аромат ее тонок и еле уловим. Я сам ухаживаю за ней изо дня в день. Давать жизнь и пестовать живое, доктор, не зака­зано лицам моего положения и состояния.

Судья выпрямился:

— Процесс творения воистину универса­лен, ваше превосходительство. Чрезвычайно неумны те, кто считает, что созидание до­ступно только людям.

— Какое удовольствие, — сказал Глав­ный Евнух с некоторым сожалением, — бе­седовать в непринужденной обстановке с просвещенным человеком. Во Дворце, док­тор, слишком много глаз и ушей. Чрезвы­чайно много... — И, почти смущенно глядя полуприкрытыми глазами, он спросил: — Скажите, почему вы избрали врачевание делом жизни?

Судья немного помедлил с ответом: во­прос можно было понять двояко. Он решил действовать наверняка.

— Наши древние мудрецы говорили, ваше превосходительство, что болезни и страда­ния — не что иное, как отклонение от Все­общего Пути. Мне казалось, что восстанав­ливать естественное течение вещей — очень благородное дело.

— Вы узнаете, что поражение на этом пу­ти встречается столь же часто, как и успех.

— Я признаю ограниченность человече­ских возможностей, ваше превосходитель­ство.

— Правильный подход, доктор. Очень правильный. — Он хлопнул в ладоши и при­казал вновь появившемуся евнуху: — Докто­ру Ляну дозволено пересечь Золотой мост. — Обращаясь к судье, он хмуро добавил: — Я надеюсь, что больше визитов не потребу­ется. Здоровье высокочтимой госпожи Гор­тензии мы принимаем близко к сердцу, но не можем допустить, чтобы посторонние расха­живали по Дворцу. Прощайте.

Судья Ди отвесил низкий поклон. Глав­ный Евнух сел за письменный стол и вновь погрузился в чтение.

Толстяк повел судью обратно по коридору к ожидавшей его молодой даме. Он вкрад­чиво сообщил ей:

— Доктору дозволено пересечь мост, ба­рышня.

Та повернулась и пошла вперед, не сни­зойдя до ответа.

Длинный переход заканчивался круглой дверью, которую охраняли двое высоких ча­совых. По знаку толстяка они открыли ее, и трое вошли в прекрасный сад с цветущи­ми деревьями, разделенный узким каналом. Горбатый мраморный мостик шириной всего в три шага соединял берега. Перила, укра­шенные причудливой резьбой, были позоло­чены. На противоположном берегу канала возвышалась красная стена, в которой была единственная дверь. Поверх стены виднелась золотая черепица крыши уединенного строе­ния. При входе на мост евнух остановился.

— Я подожду вас здесь, доктор!

— Жди, пока не похудеешь, болван! — бросила девица. — Но чтобы и ноги твоей на мосту не было!

Ступив вслед за девицей на мост, судья вдруг осознал, что сейчас он окажется в стро­го охраняемой, запретной части Дворца — обители Третьей принцессы.

Две придворные дамы провели их в обшир­ный двор, где под плакучими ивами прохажи­валось несколько молодых женщин. Завидев посетителя, сбившиеся в стайку красавицы начали тревожно перешептываться, драгоцен­ности в их прическах сверкали в лунном све­те. Спутница судьи провела его через малень­кую боковую дверь в бамбуковый сад и про­следовала к открытой галерее в его дальней части. Степенная пожилая дама готовила чай на столике сбоку.