– Показываю ему документы, так, мол, и так, направляется для лечения в госпиталь, все по форме… Ну, мы тут побеседовали всласть. Я ему про перечницу рассказал, как ею спасаюсь. Он, – Ладожский взмахнул рукой, – темнота, даже не слыхивал. Сидим мы и задушевно беседуем, боли у меня поуспокоились, а тут дверь тихонько так раскрывается, и начальник патруля заглядывает. Как увидел, что мы мирно, по‑товарищески беседуем, так у него глаза на лоб полезли, а генерал ему: «Верните капитану Ладожскому удостоверение и занимайтесь своими делами, товарищ старший лейтенант!»

Ладожский улыбнулся, и под пушистыми усами сверкнула белоснежная шеренга зубов.

«Ну, – говорит генерал, – я тебя устрою в самый что ни на есть замечательный госпиталь, только звание у тебя маловато. Ты, смотри, там скажи, что… Ну, в общем не ниже полковника. Пижамы у всех одинаковые…» Так, знаете, за кого меня приняли? За капитана первого ранга, за старого морского волка! Все допытывались, где служу. А я: «Представитель девятого комитета на Дальнем Востоке».

– А такой комитет действительно существовал? – спросил Платон Григорьевич.

– Вот именно, что не существовал, но сошло. А потом меня украли…

– Как украли?

– Ночью украли, спящего, прямо вместе с койкой. Просыпаюсь, а палата совсем другая, балкон настежь, деревья шумят, в палате шесть человек, одни моряки, понимаете ли. Так я им понравился, что выкрали меня по секрету ото всех.

– Ну, а когда выписывались? Я догадываюсь, в каком госпитале вы были; там когда выписываются, то проходят вестибюль, чтобы проститься с товарищами, сестрами, обслуживающим персоналом.

– Совершенно верно. Дверь там стеклянная, так к ней мои дружки носами приплюснулись, когда меня в общевойсковой гимнастерке увидели. Ужас, что там делалось. Только я за угол завернул, смотрю – сестра бежит, записку в руку сует. А в записке: «Что ты только капитан, прощаем, но ты же и не моряк!»

Три года ничего, никаких болей, а потом пришлось опять достать перечницу, если бы не перечница – крышка.

Ладожский потряс перечницей перед носом улыбающегося Платона Григорьевича и заковылял к двери.

– Старая перечница! – донесся его смеющийся голос из коридора.

– А вы, Платон Григорьевич, забыли его осмотреть, – сдерживая ликование сказал Цезарь Николаевич.

– Действительно… – Платон Григорьевич осекся. – Вот опростоволосился… Старая перечница…

КОСМИЧЕСКИЙ ЛИФТ

Прошла неделя, а Платон Григорьевич еще не напал на след тех «слухов», для выяснения которых он приехал на эту отдаленную базу. Самому начинать разговор было нельзя: Платон Григорьевич убедился в том, что весь коллектив пилотов и «технарей», локационников и метеорологов, конструкторов и математиков‑вычислителей жил слаженной и размеренной жизнью. Разговор с одним из них стал бы достоянием всех. А потому он предоставил случаю подтвердить или опровергнуть те сведения, о которых ему говорил Василий Тимофеевич. Достаточно было допустить малейшую ошибку в разговоре, чтобы вызвать нежелательные толки. Все‑таки он был здесь человек новый, временный. «Побудет и уедет», – так, ему казалось, думали окружающие его люди.

Платон Григорьевич добился расширения медпункта, составил список необходимого оборудования. В помощь Цезарю Николаевичу был прислан опытный врач‑рентгенолог. Вообще особенной необходимости во всем этом не было, так как та молниеносная связь, которая осуществлялась на самолетах базы, могла ‑быть использована для транспортировки тяжелобольных в любую из клиник страны.

Совершенно неожиданно пришла счастливая мысль: он должен прочесть лекцию, ну, например, на тему «Влияние перегрузок на организм пилота при взлете и посадке».